11 апреля, 2019Ее имя вспоминается Великим постом часто. С ее именем связано чтение Великого канона – так называемое «Мариино стояние». Ее именем названа пятая неделя Великого поста. Да и память Марии Египетской, празднуемая 1/14 апреля, как правило, попадает на время поста. Так что говорить об этой святой можно часто.
Уроки ее жития не составляют геометрически правильного рисунка, но рассыпаны щедро и часто, как зерна в землю или как звезды по небу.
Начнем, к примеру, с того, что некий монах Зосима помыслил о себе, что он преуспел в монашестве более других подвижников. Эта совершенно неоригинальная мысль подстерегает всякого человека, без лени много потрудившегося ради Бога. Свои труды в его глазах вдруг вырастают в размерах, а окружающий мир кажется бесплодной пустыней. «Есть ли еще такие, как я?» – думает человек, оказываясь в это самое время на краю опаснейшей пропасти.
«Есть. Конечно, есть», – говорит ему Бог. Вот Илия думал, что он один, а Бог тем временем сохранил Себе семь тысяч мужей, не поклонившихся Ваалу. Ради того, чтобы смириться, из жарких пустынь в Александрию приходили Великий Антоний и Великий Макарий. Один – чтобы увидеть смиренного сапожника, другой – чтобы побеседовать с двумя замужними женщинами. И тот, и другой – для того, чтобы узнать об угодниках Божиих, живущих посреди мира, а узнав, не думать о себе самих высоко.
Смириться нужно было и Зосиме. Но для этого он должен был пойти не в Александрию, а вглубь пустыни. Там встречи с ним ждала женщина, когда-то жившая в этой самой Александрии и покинувшая ее навсегда. Знакомство с этой женщиной должно было и смирить, и возвеселить Зосиму, а вместе с ним и всю Церковь Христову.
Итак, первый урок: не гордись, но бойся. Всегда найдется у Бога некто, на чьем фоне мнимое золото твоих одежд поблекнет, и ты со стыдом опустишь голову.
***
Что касается второго урока, то есть соблазн сформулировать его просто. Скажем: величие святости, явленной через покаяние великой грешницы. Или так: глубина падения не затворяет нам путь к небесным высотам. Подобных выражений можно насочинять немало. Все они требуют «высокого штиля» и произносятся часто. Но мне кажется, что время требует иного «штиля» и иных акцентов. Я бы сформулировал это так: всепоглощающая сила блуда на примере Марии Египетской. Или: разврат как смысл жизни древнего и современного человека. Или: блуд как опьянительное самоубийство.
Нам на финальной красоте святости фокусировать взгляд не пристало. Блудим-то все, кто не плотью, так – умом. А большинство и тем, и этим – всецело, то есть. А вот по водам пойти или на локоть от земли подняться при молитве, так это едва ли у кого-то даже перед смертью получится. Да и не в этом дело. Не в том дело, что можно в Духе Святом мысли читать, знать Писание, не учившись, бесов опалять знамением Креста. Для начала дело в том, что блуд может быть так силен и сладок, что человек способен 17 лет без всякой сытости искать разнообразия в разврате без всяких укоров совести и попыток к покаянию.
Тут можно сделать остановку ради исторической справки.
***
Продвижение евреев из Египта в Землю Обетования есть живой образ путешествия – как всей Церкви, так и отдельных верующих душ – в Царство Небесное. Это уже описанная в самых главных чертах история путешествия, которое мы все еще совершаем, но на которое можем взирать как на окончившееся. Путешествие это не было прогулкой. Оно было похоже, скорее, на военное наступление. Окрестные народы то добивают отставших и раненых, то нападают с оружием в руках. Евреи же, водимые Богом, идут и воюют; воюют и идут; побеждают и ропщут; терпят наказание и смиряются. Все, как у нас.
Видя непобедимый характер продвижения евреев, враги понимают, что одно оружие тут бессильно. Становятся востребованными духовные средства борьбы. Зовут волхва Валаама, чтобы проклясть Израиль. Ищут и другие формы противодействия. Находят. А именно: замечают, что когда Израиль не грешит, он непобедим и Бог сражается за него. Когда же он грешит, то Сам Бог становится ему врагом и лучше всякого противника казнит израильтян. Вывод – ввести Израиль в блуд, и тогда бери его голыми руками, пока Бог Сам его не уничтожил. Далее идет история о палатках мадиамских, о девицах, столь же прекрасных, сколь и развратных, перед зазываниями которых оказались бессильны мужи Израиля. Все это можно прочитать самостоятельно. Мы же поспешим произнести вывод: там, где нельзя победить, надо развратить. Развратил = победил.
Ведь что есть блуд в плодах своих? Энергия растрачена впустую, взгляд потух, сердце исчахло. Жизнь проходит, стыд, как тайная гниль, съедает кости. Что хотел сделать, что мог сделать хорошего, не сделал. Вместо этого искал, как свинья, грязь, находил, вываливался в ней и опять стыдился.
Влекомый на блуд – это пленник. Он похож на идущего на смерть. Говорит ему сладкий и бесстыдный помысел, женским голосом говорящая мысль: «Коврами я убрала постель мою, разноцветными тканями египетскими… Зайди, будем упиваться нежностями до утра» (Притч. 7: 16, 18). Он слушает, а потом:
«Множеством ласковых слов она увлекла его, мягкостью уст своих овладела им. Тотчас он пошел за нею, как вол идет на убой и как олень – на выстрел» (Притч. 7: 21–22). Идешь на сласть – находишь смерть. «Мир, – говорит святитель Димитрий Ростовский, – сулит злато, а дарит блато».
Но для того чтобы миллионы людей стыдились, но грешили; умирали от стыда, но грешить не переставали, нужны такие люди, которые грешат не стыдясь, то есть такие бесстыдницы, как Мария до покаяния.
***
Второй урок не хочет заканчиваться.
Блуд силен. Мучительно, почти болезненно услаждая тело, он помутняет разум и ослабляет волю. Он делает человека игрушкой в когтистых лапах существ, которые тонко услаждаются блудом, хотя сами блудить не могут (у них нет плоти).
Для этих последних блуд есть умное и тонкое наслаждение. И еще они – непрестанные богохульники. Того, кто уловлен ими, они тоже пытаются сделать соучастником своего богохульства. А зачем, вы думали, они толкнули Марию на корабль, отплывающий в Иерусалим? А зачем она соблазняла паломников и творила на корабле такое, о чем через полстолетия говорила: «Не знаю, как море не поглотило меня тогда»?
Откуда вообще в истории нет-нет, да и всплывут обрывки сведений о «черных мессах», о ритуальных извращениях, исполнители которых норовят под покровом ночи проникнуть в алтари храмов или другие святыни? На некоторых этапах блуднику мало просто блудить. Своим блудом он должен совершать кощунство и надругательство над святыней. Так хочет невидимый «хозяин». То, что Бог вмешивается в эти черные игры, подобно разрушению Им недостроенной Вавилонской башни.
Бог вмешался, и Мария не могла войти в храм. В него свободно входили паломники, блудившие с ней, и паломники, ни с кем не блудившие. А ее мера была уже наполнена и переполнена. Ей пришла пора каяться, но не так, чтоб потом вернуться к прежнему, а так, чтобы либо измениться, либо умереть.
Пересказывать житие не будем. Читавший знает, а не читавший должен потрудиться. Поищем еще уроков.
***
Одежда истлела. Есть нечего. Ночью она коченеет, а днем сжигается солнцем. Спрятаться некуда.
Голод, тоска, одиночество. Но самая большая борьба – внутри. Это нутро, отравленное ядом, только теперь обнаружило себя. Горят желания, распаляется полумертвая от лишений плоть. Оживают воспоминания, становятся перед глазами и не хотят уйти картины ничем не сдерживаемого разврата. Бесы-режиссеры и бесы-художники монтажа устраивают Марии закрытый просмотр картин, снятых по мотивам ее многолетней похотливой деятельности. В пустыне, где кроме Марии нет ни людей, ни животных, в ее голове звучит музыка, шутки, хохот, звучат непристойные предложения. Она бьет себя в грудь, падает на землю, кричит всегда одни и те же слова: «Пресвятая Богородица, помоги мне!»
Все это длилось не день и не два. Это длилось 17 лет. За это время в наши дни человек успевает родиться, вырасти и закончить школу. Мария успела победить и найти настоящий покой. Устали те, кто мучил ее. Отогнанные благодатью, они, скрежеща зубами, отошли и стали издали. Даже через 47 лет после ухода в пустыню в разговоре с Зосимой Мария сказала, что боится подробно вспоминать свои грехи. Боится, чтобы через подробный рассказ не родилось сочувствие прошлому и не вернулась брань, терпеть которую обычному человеку невозможно. Может, она видела кого-то, стоявшего вдалеке?
Умная брань. О ней нет зеленого понятия у большинства из нас, а между тем многие томятся на медленном огне блудных мечтаний и фантазий, на медленном огне грез, рождающих то рукоблудие, то прыжки «налево», то всевозможные загулы. Лукавый продолжает действовать сам, но уже многие люди ему помогают, распространяя содомо-гоморрские идеи через глобальную сеть и прочие средства передачи информации. Среди этой подлинной беды житие Марии Египетской звучит, как шум долгожданного дождя среди засухи. И впору всем вместе «единым сердцем и едиными усты» воззвать: «Преподобная мати Марие, моли Бога о нас!»
***
В ее житии, конечно, важно не только то, что она спаслась, но и то, что она стала причастницей славы еще во плоти. В той самой плоти, которая была прежде порабощена всякой нечистоте. Хотя, повторюсь, эта важность – второй степени.
Важность первой степени – это та насущность опыта святой Марии, та востребованность ее победы, которая рождается от нашего медленного всемирного погружения в блуд. Мы ведь видели многих циников и насмешников. Мы слышали много дерзких слов, сказанных против веры и Начальника веры и Совершителя – Иисуса. Эти терния не на пустом месте растут.
Невозможно бесстыдно насмехаться над верой, не покорившись в тайне разврату. Крайний цинизм, стремление все и вся обсмеять и освистать – это тоже плоды на дереве тайных пороков. Это противно, но еще не смертельно. Цинизм и насмешки многих – это борьба с собственной совестью, попытка заглушить ее голос. Гораздо хуже, когда тайное становится явным и то, что раньше скрывали, объявляется нормой, водружается на знамя. Мы уже и до этого дожили. Впору не полениться и еще раз воззвать: «Преподобная мати Марие, моли Бога о нас!»
Но есть и еще один урок, редко упоминаемый.
Зосима менял монастыри и уходил на Великий пост в пустыню, чтобы покаянный опыт Марии стал известен церковному народу. Но он также ходил, чтобы причастить ее!
Только раз (!) причастилась Мария, уходя прочь от мира, и не хотела, не должна была покинуть землю без еще одного причащения. Вот ради этого причастия и ходил также Зосима в пустыню. Он шел, чтобы повидать сокровище – великую святую, а она ждала, что он придет с великим сокровищем – Святыми Тайнами. Стоит и нам с большей степенью благодарности, с большим трепетом относиться к этому сокровищу, которое свободно преподается нам, лишь бы мы приступали «со страхом Божиим и верою».
Воззовем же и в третий раз к преподобной матери и к Богу, освятившему ее: «Избави, Господи, от сетей блуда всех, кто в них запутался! Сохрани, Господи, от падения в блудную пропасть всякую душу христиан православных! И нас покрой, и нас спаси, Владыко, теплым ходатайством дивной Твоей святой, славной и удивительной, Марии Египетской! Аминь».
«Лествица» — одна из самых известных духовных книг, по которой вот уже почти 1500 лет учатся бороться и успешно борятся со страстями православные христиане. Значение этой книги так велико, что отрывки из неё должны читаться на великопостном богослужении, а её создателю, опытно прошедшему путь духовного восхождения, посвящена 4-я Неделя Великого поста.
Надо помнить, что книга эта — преимущественно монашеская, ибо первая же её глава посвящена отречению от мира. Женатый человек сравнивается в ней с имеющим оковы на руках и на ногах (1:20), а мирским добродетелям дается невысокая оценка, как совершаемым напоказ и питаемым водами тщеславия (2:6).
Для чего нам посылаются болезни, почему мы часто не получаем просимое, какова связь между унынием и тщеславием?
Зачем же тогда мирянам читать её, если некоторые из сугубо монашеских книг неполезны мирянам, как способные ввести их в мечтания о неисполнимых подвигах? Положительный ответ на этот вопрос состоит в том, что в «Лествице» подробнейшим образом разобрана «генеалогия» каждой страсти, которые в миру цветут несомненно более пышным цветом, чем за монастырскими стенами. Особенно хотелось бы отметить 26 главу, в которой предельно чётко описаны действия различных страстей и греховных помыслов. В наш век, проповедующий вседозволенность, раскрепощенность и «самореализацию», потребуется долгое время, чтобы опытно познать связь между блудными помыслами и объядением или унынием и тщеславием (26:39), узнать, для чего нам посылаются болезни (26:54) и почему мы часто не получаем просимое (26:60). Каждый из этих вопросов в современном мире является дискуссионным, в то время как ответы на них давно существует и приведены в этой замечательной книге.
И потому целью данной подборки, содержащей около 7% «Лествицы», является подвигнуть современных людей, боящихся одного прикосновения к этой 1500-летней монашеской книге, всё же взять её в руки и начать трезвенно следить за своей духовной жизнью.
5. Все, усердно оставившие житейское, без сомнения, сделали это или ради будущего царствия, или по множеству грехов своих, или из любви к Богу. Если же они не имели ни одного из сих намерений, то удаление их из мира было безрассудное.
10. Благое основание отречения от жития мирского составляют незлобие, пост и целомудрие.
20. Человек неженатый, а только делами связанный в мире, подобен имеющему оковы на одних руках, а потому, когда он ни пожелает, может невозбранно прибегнуть к монашескому житию. Женатый же подобен имеющему оковы и на руках и на ногах.
27. Вступивший в первую степень, не обращайся вспять.
Слово 2. О беспристрастии, то есть отложении попечений и печали о мире
2. Великий стыд монахам заботиться о чем-нибудь таком, что не может принести пользы во время великой нашей нужды, то есть во время исхода души.
6. Видел я весьма многие и различные растения добродетелей, насаждаемые мирскими людьми и как бы от подземного стока нечистоты напаяемые тщеславием, окапываемые самохвальством и утучняемые навозом похвал. Но они скоро засохли, когда были пересажены на землю пустую, не доступную для мирских людей и не имеющую смрадной влаги тщеславия.
7. Если кто возненавидел мир, тот избежал печали. Если же кто имеет пристрастие к чему-либо видимому, то еще не избавился от нее.
9. Никто увенчанным не войдет в небесный чертог, если не совершит первого, второго и третьего отречения. Первое есть отречение — от всех вещей, людей и родителей; второе есть отречение своей воли; а третье — отвержение тщеславия, которое следует за послушанием.
Слово 3. О странничестве, то есть уклонении от мира, а также о сновидениях, бывающих новоначальным
1. Странничество есть невозвратное оставление всего, что в отечестве сопротивляется нам в стремлении к благочестию.
4. Многие, покусившись спасать вместе с собою нерадивых и ленивых, и сами вместе с ними погибли, когда огонь ревности их угас со временем. Ощутивши пламень, беги, ибо не знаешь, когда он угаснет и оставит тебя во тьме. О спасении других не все подлежим ответу.
9. Тех мест, которые подают тебе случай к падению, убегай как бича.
27. Бесы тщеславия — пророки в снах, будучи пронырливы, они заключают о будущем из обстоятельств и возвещают нам оное, чтобы мы по исполнении сих видений удивились и, как будто уже близкие к дарованию прозрения, вознеслись мыслью.
Слово 4. О блаженном и приснопамятном послушании
6. Когда мы, в намерении и разуме смиренномудрия желаем покорить себя ради Господа и без сомнения вверить спасение наше иному, то еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача на больного, вместо бесстрастного на человека, обладаемого страстями, вместо пристани в пучину, и таким образом не найти готовой погибели.
44. Блажен, кто волю свою умертвил совершенно и все попечение о себе предал своему учителю о Господе: он будет стоять одесную Иисуса Распятого.
46. Объявляющий всякого змия своему наставнику показывает истинную к нему веру, а кто скрывает что-нибудь, тот еще блуждает по беспутиям.
48. Кто в беседе упорно желает настоять на своем мнении, хотя бы оно было и справедливо, тот да знает, что он одержим диавольским недугом.
53. Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ей от согрешений как бы уздою.
85. Усердно пей поругание как воду жизни от всякого человека, желающего напоить тебя сим врачевством, очищающим от блудной похоти.
120. По качествам страстей наших должно рассуждать, какому руководителю отдаться нам в повиновение, и сообразно с тем такого и избирать.
Слово 5. О попечительном и действительном покаянии
1. Покаяние есть возобновление крещения.
31. Прежде падения нашего бесы представляют нам Бога человеколюбивым, а после падения жестоким.
38. Признак прилежного покаяния заключается в том, что человек почитает себя достойным всех случающихся ему видимых и невидимых скорбей, и еще больших.
41. Все, а в особенности падшие, должны беречься, чтобы не допустить в сердце свое недуг безбожного Оригена, ибо скверное его учение, внушая о Божием человеколюбии, весьма приятно людям сластолюбивым.
Слово 6. О памяти смерти
2. Память смерти есть повседневная смерть.
12. Живая память смерти пресекает невоздержание в пище; а когда сие пресечено со смирением, то вместе отсекаются и другие страсти.
18. Кто стяжал память смерти, тот никогда не может согрешить.
24. Невозможное для человеков дело, чтобы настоящий день провели мы благочестиво, если не думаем, что это последний день нашей жизни.
Слово 7. О радостотворном плаче
8. Если ничто так не согласно со смиренномудрием, как плач, то, без сомнения, ничто столько не противится ему, как смех.
11. На молитве стой с трепетом, как осужденный преступник стоит перед судьей, чтобы тебе и внешним видом и внутренним устроением угасить гнев Праведного Судии.
15. Бесы боятся сетования, как воры псов.
18. Ложась на постель, воображай твое возлежание во гробе — и будешь меньше спать. Когда сидишь за столом, приводи себе на память плачевную трапезу червей — и ты будешь меньше наслаждаться. Когда пьешь воду, не забывай о жажде в пламени неугасающем — и без сомнения понудишь самое свое естество.
22. Если ты не имеешь плача, то плачь об этот самом.
35. Не верь слезам твоим прежде совершенного очищения от страстей.
70. Мы не будем обвинены, о братия, при исходе души нашей за то, что не творили чудес, что не богословствовали, что не достигли видения, но, без сомнения, дадим Богу ответ за то, что не плакали беспрестанно о грехах своих.
Слово 8. О безгневии и кротости
2. Безгневие есть ненасытное желание бесчестий, как в тщеславных людях бывает бесконечное желание похвалы.
14. Ничто столько не препятствует пришествию в нас Духа Святого, как гневливость.
20. Если хочешь или думаешь, что хочешь вынуть сучец ближнего, то вместо врачебного орудия не употребляй бревна. Бревно — это жестокие слова и грубое обращение; врачебное орудие есть кроткое вразумление и долготерпеливое обличение.
Слово 9. О памятозлобии
4. Преставший от гнева убил памятозлобие.
9. Памятозлобствуя, памятозлобствуй на бесов, и враждуя, враждуй против твоей плоти непрестанно.
12. Не тогда узнаешь, что ты совершенно избавился от сей гнилости, когда помолишься об оскорбившем или за зло воздашь ему дарами, или пригласишь его на трапезу, но когда, услышав, что он впал в некое злоключение душевное или телесное, восскорбишь о нем, как о себе, и прослезишься.
15. Некоторые взяли на себя труды и подвиги, чтобы получить прощение, но человек, не помнящий зла, опередил их.
Слово 10. О злословии и клевете
4. Если ты истинно любишь ближнего, как говоришь, то не осмеивай его, а молись о нем втайне.
6. Видел я согрешившего явно, но втайне покаявшегося; и тот, которого я осудил как блудника, был уже целомудрен у Бога.
9. За какие грехи осудим ближнего, телесные или душевные, в те впадем сами; и иначе не бывает.
11. Человекоубийцы бесы побуждают нас или согрешить или, когда не грешим, осуждать согрешающих, чтобы вторым осквернить первое.
14. Судить — значит, бесстыдно похищать сан Божий; а осуждать — значит, погублять свою душу.
Слово 11. О многоглаголании и молчании
4. Познавший свои прегрешения имеет силу и над языком своим, а многоглаголивый еще не познал себя, как должно.
8. Многоглаголание рождается непременно от которой-нибудь из сих причин: или от худой и невоздержной жизни и привычки (ибо язык, будучи естественным членом сего тела, чему научится, того по навыку и требует) или, что наиболее бывает в подвизающихся, от тщеславия, а иногда и от многоядения. Посему часто бывает, что многие, с некоторым насилием и изнеможением укрощая чрево, обуздывают вместе и язык и многословие.
Слово 12. О лжи
1. Многословие и смехотворство порождают ложь.
2. Ложь есть истребление любви.
4. Видал я людей, которые величались ложью и празднословием и, остротами своими возбуждая смех, истребляли в слушавших плач и сокрушение духа.
5. Когда бесы увидят, что мы в самом начале стараемся отойти от слушания смехотворных речей вредного рассказчика, как от губительной заразы, тогда покушаются обольстить нас двоякими помыслами: «Не опечаливай, — внушают они нам, — повествователя, не выставляй себя человеком более боголюбивым, нежели прочие». Отскочи скоро, не медли. А если не так, то во время молитвы твоей вообразятся помышления о предметах смешных. И не только бегай таких бесед и лукавых собраний, но и разоряй их благочестно, предлагая на среду воспоминание о смерти и Последнем Суде, ибо лучше тебе окропиться в сем случае малым тщеславием, только бы сделаться виновником общей пользы.
7. Кто стяжал страх Божий, тот устранился лжи, имея в себе неподкупного судию — свою совесть.
Слово 13. Об унынии и лености
2. Уныние есть расслабление души, изнеможение ума, пренебрежение иноческого подвига, ненависть к обету, ублажатель мирских, оболгатель Бога, будто Он немилосерд и нечеловеколюбив. В псалмопении оно слабо, в молитве немощно, в телесном же служении крепко как железо, в рукоделии безленостно, в послушании лицемерно.
7. Ставшим на молитву сей лукавый дух напоминает о нужных делах и употребляет всякое ухищрение, чтобы только отвлечь нас от собеседования с Господом.
12. Ничто столько венцов не доставляет иноку, как уныние.
Слово 14. О любезном для всех и лукавом владыке — чреве
3. Чревоугодие есть изобретатель приправ, источник сластей.
5. Насыщение есть мать блуда; а утеснение чрева — виновник чистоты.
7. Монах-чревоугодник веселится о субботе и о воскресном дне, во время поста считает, сколько осталось до Пасхи, и за много дней до нее приготовляет снеди. Раб чрева рассчитывает, какими снедями почтить праздник, а раб Божий помышляет, какими бы дарованиями ему обогатиться.
12. Вникнем и усмотрим, что многие из яств, которые пучат живот, возбуждают и движения похоти.
18. Будем укрощать чрево помышлением о будущем огне.
20. Кто служит своему чреву и между тем хочет победить дух блуда, тот подобен угашающему пожар маслом.
30. Глава страстей есть объедение.
33. Пост есть насилие естества, отвержение всего, что услаждает вкус.
Слово 15. О нетленной чистоте и целомудрии, которое тленные приобретают трудами и потами
1. Чистота есть усвоение бестелесного естества.
7. Целомудрен, кто навсегда стяжал совершенную нечувствительность к различию тел.
12. Не тот чист, кто сохранил нерастленным сие бренное тело, но тот, кто члены его совершенно покорил душе.
20. С новоначальными телесные падения случаются обыкновенно от наслаждения снедями; со средними они бывают от высокоумия и от той же причины, как и с новоначальными, но с приближающимися к совершенству они случаются только от осуждения ближних.
35. Бесы, по утверждению некоторых, ни о чем другом столько не веселятся, как о злосмрадии блуда, и никакой страсти не любят так, как оскверняющую тело.
44. Рыба спешит убежать от удочки, а душа сластолюбивая отвращается безмолвия.
72. Благий Господь и в том являет великое о нас промышление, что бесстыдство женского пола удерживает стыдом, как бы некою уздой, ибо если бы женщины сами прибегали к мужчинам, то не спаслась бы никакая плоть.
Слово 16. О сребролюбии
2. Сребролюбие есть поклонение идолам, дочь неверия, извинение себя своими немощами, предсказатель старости, предвозвестник голода, гадатель о бездождии.
7. Победивший страсть сию отсек попечения, а связанный ею никогда не молится чисто.
8. Сребролюбие начинается под видом раздаяния милостыни, а оканчивается ненавистью к бедным.
Слово 17. О нестяжании
1. Нестяжание есть отложение земных попечений, беззаботность о жизни.
6. Вкусивший вышних благ легко презирает земные; не вкусивший же первых радуется о стяжании последних.
8. О монахи, не будем невернее птиц, которые не пекутся и не собирают.
10. Волны не оставят моря, а сребролюбца не оставят гнев и печаль.
14. Сребролюбие есть и называется корень всем злым (1 Тим. 6: 10), и оно действительно таково, ибо производит ненависть, хищения, зависть, разлучения, вражды, смущения, злопамятство, жестокость и убийства.
Слово 18. О нечувствии
4. Видал я много таких людей, которые, слушая слово о смерти и Страшном Суде, проливали слезы, а потом, когда слезы еще были в очах их, со тщанием спешили на трапезу
Слово 19. О сне, о молитве и псалмопении в соборе братий
8. Никто не должен во время молитвы заниматься рукодельем, в особенности работой
Слово 20. О бдении телесном: как мы чрез него достигаем духовного и как должно оное проходить
3. Бодрственное око очищает ум, а долгий сон ожесточает душу.
4. Бодрый инок — враг блуда, сонливый же — друг ему.
15. Во время молитвы дух сонливости подущает взяться за рукоделье, ибо иначе не может погубить молитву бдящих.
20. От частого псалмопения во время бодрственного состояния бывает то, что и во сне приходят на ум слова псалмов. Иногда же случается, что и бесы представляют их нашему воображению, чтобы привести нас в гордость.
Слово 21. О малодушной боязливости, или страховании
2. Боязливость есть младенческий нрав в старой тщеславной душе.
6. Все боязливые тщеславны, но не все не боящиеся смиренномудры, ибо случается, что и разбойники и гробокопатели не боятся.
7. Бей супостатов именем Иисусовым, ибо нет сильнейшего оружия ни на небе, ни на земле.
11. Кто сделался рабом Господа, тот боится одного своего Владыки, а в ком нет страха Господня, тот часто и тени своей боится.
Слово 22. О многообразном тщеславии
5. Тщеславие радуется обо всех добродетелях. Тщеславлюсь, когда пощусь, но когда разрешаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, — опять тщеславлюсь, считая себя мудрым.
6. Тщеславный человек есть идолопоклонник, хотя и называется верующим. Он думает, что почитает Бога, но на самом деле угождает не Богу, а людям.
17. Не тот показывает смиренномудрие, кто осуждает сам себя (ибо кто не стерпит поношения от себя самого?), но тот, кто, будучи укорен другим, не уменьшает к нему любви.
20. Когда бес тщеславия видит, что некоторые приобрели хотя несколько мирное устроение, то тотчас побуждает их идти из пустыни в мир и говорит: «Иди на спасение погибающих душ».
28. Монах, сделавшийся рабом тщеславия, ведет двойственную жизнь, по наружности пребывая в монастыре, а умом и помышлениями в мире.
38. Часто Господь исцеляет тщеславных от тщеславия приключающимся бесчестием.
42. Когда хвалители наши или, лучше сказать, обольстители начнут хвалить нас, тогда поспешим вспомнить множество наших беззаконий и увидим, что мы поистине недостойны того, что говорят или делают в честь нашу.
Слово 23. О безумной гордости
4. Где совершилось грехопадение, там прежде водворялась гордость.
7. Монах высокосердный не может иметь послушания.
11. Отвергающий обличение обнаруживает страсть, а кто принимает оное, тот разрешился от уз ее.
31. Гордый подобен яблоку, внутри сгнившему, а снаружи блестящему красотою.
37. Кто пленен гордостью, тому нужна помощь Самого Бога, ибо суетно для такого спасение человеческое.
39. От скверной гордости рождается несказанная хула
Слово 24. О кротости, простоте и незлобии, которые не от природы происходят, но приобретаются тщанием и трудами, и о лукавстве
25. Кто не имеет простоты, тот не может когда-либо увидеть смирение.
26. Лукавый есть лживый провидец, который думает, что он из слов может разуметь мысль других, и по внешним поступкам — сердечное расположение.
33. Часто падение исправляло лукавых, невольно даруя им спасение и незлобие.
Слово 25. Об искоренителе страстей — высочайшем смиренномудрии, бывающем в невидимом чувстве
12. Смиренномудрый монах не любопытствует о предметах непостижимых, а гордый хочет исследовать и глубину судеб Господних.
16. Покаяние восставляет падшего, плач ударяет во врата небесные, а святое смирение отверзает оные.
17. Где нет смиренномудрия, там все наши дела суетны.
18. Одна только добродетель смиренномудрия такова, что бесы подражать ей не могут.
33. Невозможно быть смиренномудрию в иноверном или еретике. Исправление это принадлежит одним православным, благочестивым и уже очищенным.
36. Некоторые, хотя и получили уже прощение грехов, но для всегдашнего побуждения к смиренномудрию удерживают до конца жизни воспоминание о прежде бывших согрешениях.
56. Кто просит от Бога меньше того, чего он достоин, тот, конечно, получит более, нежели чего стоит.
Слово 26. О рассуждении помыслов, страстей и добродетелей
Составитель схемы: игумен Петр (Пиголь)
25. Что иногда бывает врачевством для одного, то для другого бывает отравой.
31. Свет монахов суть ангелы, а свет для всех человеков — монашеское житие, и потому да подвизаются иноки быть благим примером во всем.
39. Матерь блуда есть объедение; уныния же матерь — тщеславие; печаль же и гнев рождаются от трех главнейших страстей — сластолюбия, славолюбия и сребролюбия, а матерь гордости — тщеславие.
47. Лукавство происходит от возношения и от гнева.
51. Страх, который чувствуем к начальникам и к зверям, да будет для нас примером страха Господня.
54. Болезнь посылается иногда для очищения согрешений, а иногда для того, чтобы смирить возношение.
58. Часто, совершая дела добродетели, мы тайно выполняем сплетенные с ними страсти. Например, со страннолюбием сплетается объедение, с любовью — блуд, с рассуждением — коварство, с мудростью — хитрость, с кротостью — тонкое лукавство, медлительность и леность, прекословие, самочиние и непослушание, с молчанием сплетается кичливость учительства, с радостью — возношение, с надеждою — ослабление, с любовью — опять осуждение ближнего, с безмолвием — уныние и леность, с чистотою — чувство огорчения, со смиренномудрием — дерзость. Ко всем же сим добродетелям прилипает тщеславие
60. Все, просящие чего-нибудь у Бога и не получающие, без сомнения не получают по какой-либо из сих причин: или потому что прежде времени просят, или потому что просят не по достоинству и по тщеславию, или потому что, получивши просимое, возгордились бы или впали в нерадение.
62. От некоторых, не только верных, но и неверных, отошли все страсти, кроме одной. Сию одну они оставляют, как зло первенствующее, которое наполняет место всех прочих страстей, ибо она столь вредоносна, что может свергнуть с самого неба.
99. Ничто так не разоряет любви и ничто столь скоро не производит ненависти, как вольность в обращении.
102. Немощные душою должны познавать посещение Господне и Его милость к ним из телесных болезней, бед и искушений внешних.
104. Посвящай начатки дня твоего Господу; ибо кому прежде отдашь их, того они и будут.
110. Все, хотящие познать волю Господню, должны прежде умертвить в себе волю собственную и, помолившись Богу, с верой и нелукавой простотой вопрошать отцов и братий в смирении сердца и без всякого сомнения в помысле и принимать советы их, как из уст Божиих.
129. Бедственно любопытствовать о глубине судеб Божиих; ибо любопытствующие плывут в корабле гордости.
155. Бог не есть ни виновник, ни творец зла. Посему заблуждаются те, которые говорят, что некоторые из страстей естественны душе; они не разумеют того, что мы сами природные свойства к добру превратили в страсти. По естеству, например, мы имеем семя для чадородия, а мы употребляем оное на беззаконное сладострастие. По естеству есть в нас и гнев на древнего оного змия, а мы употребляем оный против ближнего. Нам дана ревность для того, чтобы мы ревновали добродетелям, а мы ревнуем порокам. От естества есть в душе желание славы, но только горней. Естественно и гордиться, но над одними бесами. Подобным образом естественно душе и радоваться, но о Господе и о благих деяниях ближнего. Получили мы и памятозлобие, но только на врагов души нашей. По естеству желаем мы пищи, но для того, чтобы поддержать жизнь, а не для сластолюбия.
180. Блудных могут исправлять люди, лукавых Ангелы, а гордых — Сам Бог.
202. Как тучные птицы не могут высоко летать, так и угождающему своей плоти невозможно взойти на небо.
207. Как яйца, согреваемые под крыльями, оживотворяются, так и помыслы, не объявляемые духовному отцу, переходят в дела.
219. Ищущий земной славы не получит небесной.
248. Совесть есть слово и обличение ангела-хранителя, данного нам при крещении. Посему-то мы и примечаем, что непросвещенные крещением не столько бывают мучимы в душе за свои злые дела, сколько верные.
Слово 27. О священном безмолвии души и тела
11. Небезопасно плавать в одежде, небезопасно и касаться богословия тому, кто имеет какую-нибудь страсть.
13. Недугующий душевной страстью и покушающийся на безмолвие подобен тому, кто соскочил с корабля в море и думает безбедно достигнуть берега на доске.
37. Признаки, указания и свойства, по которым узнаются проходящие безмолвие с разумом, суть ум неволнующийся, мысль очищенная, восхищение ко Господу, представление вечных мук, памятование о близости смерти, молитва ненасытная, стража неусыпная, умерщвление блуда, неведение пристрастия, умерщвление себя миру, отвращение от чревоугодия, начало богословия, рассуждения источник, содружество слез, истребление многословия и все сему подобное, несовместное с пребыванием в многолюдстве.
60. Безмолвие есть непрерывная служба Богу и предстояние пред Ним.
Слово 28. О матери добродетелей — священной и блаженной молитве и о предстоянии в ней умом и телом
5. Вся ткань молитвы твоей да будет немногосложна, ибо мытарь и блудный сын одним словом умилостивили Бога.
11. Если ты в каком-либо слове молитвы почувствуешь особенную сладость или умиление, то остановись на нем, ибо тогда и Ангел-хранитель наш молится с нами.
33. Любовь монаха к Богу открывается во время молитвы и предстояния на оной.
54. Господу мерзок бывает предстоящий на молитве и приемлющий нечистые помыслы.
58. Исповедуя грехи свои Господу, не входи в подробности плотских деяний, как они происходили.
Слово 29. О земном небе, или о богоподражательном бесстрастии и совершенстве, и воскресении души прежде общего воскресения
9. Та душа имеет бесстрастие, которая приобрела такой же навык в добродетелях, какой страстные имеют в сластях.
13. Из одного камня не составляется царский венец, так и бесстрастие не совершится, если вознерадим хотя об одной какой-либо добродетели.
Слово 30. О союзе трех добродетелей, то есть о вере, надежде и любви
4. Кто хочет говорить о любви Божией, тот покушается говорить о Самом Боге. Простирать же слово о Боге погрешительно и опасно для невнимательных.
16. Если присутствие любимого человека явственно всех нас изменяет и делает веселыми, радостными и беспечальными, то какого изменения не сделает присутствие Небесного Владыки, невидимо в чистую душу приходящего!
В дни особого поминовения усопших, мы особенно молимся именно о наших умерших близких. Зачем мы это делаем? Что происходит с человеком после того, как он умирает, и нужны ли ему наши молитвы?
Минута молчания
Поминать умерших можно только когда веришь, что они – живы. Эта, парадоксальная, на первый взгляд, мысль подтверждается, тем не менее, даже не церковным учением, а обычной человеческой интуицией. “Все там будем…”, – так звучит самая распространенная в нашем народе формула поминовения умерших. И нужно сказать, что это очень глубокое отношение – глядя на чужую смерть, помнить о своей собственной. Но есть очень важный момент, который в этой формулировке никак не обозначен: а, собственно, где это – “там”? Что находится за чертой, которую уже перешел умерший, и которую рано или поздно предстоит пересечь каждому из нас? Если за ней лишь пустота, небытие и полное уничтожение человеческого самосознания, тогда сама фраза “все там будем…” лишается всякого смысла, поскольку никакого “там” в этом случае просто нет и быть не может. Получается, что, поминая наших умерших даже такой простой фразой, мы исповедуем свою веру сразу в три серьезных факта:
1. Биологическая смерть не уничтожает человеческую личность.
2. После смерти, лишившись тела, человек попадает в иной, неизвестный нам пока еще, но вполне реальный мир.
3. Переход в этот мир – объективно неизбежен для всех людей, независимо от их личного желания.
Когда близкий человек попадает в больницу, мы навещаем его, носим ему книги, фрукты и куриный бульон в баночке, рассказываем последние новости и, прощаясь, говорим, что завтра обязательно придем к нему снова. Если кто-то из дорогих нам людей находится в заключении, мы тоже знаем, как проявить свою любовь к нему, нам известно, в чем он нуждается, мы собираем ему передачи и шлем посылки, пишем письма, ездим на свидания, короче – делаем все, что может помочь ему перенести тяготы лишения свободы.
Но когда родной человек умирает, это всегда ставит нас в какой-то тупик. Нет, мы, конечно, не стали любить его меньше, горечь разлуки даже усилила наше чувство и помогла понять – как дорог нам тот, кого смерть у нас отняла. Но что делать дальше, как эту нашу любовь выразить, как сделать, чтобы она дошла до любимого и помогла ему, или порадовала его там, где он оказался – этого мы не знаем.
У нас просто нет опыта бытия там – за гранью земной жизни, мы даже представить себе не можем, что же происходит с человеком после смерти. А когда не хватает своего личного опыта, вполне разумно обратиться за помощью туда, где подобный опыт имеется – обратиться к Церкви, которая уже почти две тысячи лет поминает своих умерших и имеет огромное количество свидетельств действенности молитвенного поминовения усопших. Поэтому очень часто смерть близкого человека приводит в Церковь даже тех, для кого мнение Церкви никогда не являлось авторитетным во всех остальных вопросах их жизни.
Вообще, без веры в жизнь после смерти, поминать умерших – довольно бессмысленное занятие. В советский период истории нашей страны была такая традиция – почитать память погибших в Великой Отечественной Войне минутой молчания. Для атеистического государства это был очень логичный ритуал. Сердце человека требовало: “Поблагодари этих людей. За твое спокойное и мирное существование они отдали самое дорогое, что у них было – свою жизнь. Ты навсегда в долгу перед ними, поблагодари их”. Но разум возражал: “Как можно благодарить тех, кого нет? Какие слова можно сказать тому, кого не просто нет рядом с тобой – вообще нигде нет, как не было тебя самого до твоего рождения?”. К небытию бессмысленно обращаться с какими бы то ни было словами, здесь действительно остается одно только скорбное молчание. Как какое-то торжественное выражение неверующим человеком своего бессилия перед фактом смерти близких людей.
Для атеистического сознания возможны лишь бессловесные формы поминовения умерших, будь то минута молчания, или поминальная чарка – молча и не чокаясь.
Но если человек отказывается полагать, что его близкие, умирая, растворились без следа в мировом пространстве, если он верит, что они живы, и надеется на будущую встречу с ними (пускай даже после собственной смерти), тогда такому человеку для выражения своей надежды, веры и любви просто необходимы слова. И простого, брошенного походя “…все там будем” здесь уже явно недостаточно. Нужны другие слова – более точные и красивые, нужно понять – в чем смысл такого поминовения, нужно разобраться, наконец – что же происходит с человеком в этом самом загадочном “там”, где все мы, в конце концов, должны будем оказаться.
Чего боятся верующие?
Армянский поэт X века Григор Нарекаци (почитаемый в Армении как святой) писал:
Мне ведомо, что близок день Суда И на Суде нас уличат во многом… Но Божий Суд не есть ли встреча с Богом? Где будет Суд? Я поспешу туда!
Никто на свете не может предсказать с полной уверенностью посмертную участь того или иного человека. Но Церковь с уверенностью говорит о неизбежном для всех людей событии: после смерти каждый из нас обязательно встретится с Богом.
А вот станет ли эта встреча для человека источником вечной радости, или окажется для него мучительной и невыносимой – зависит уже от того, как сам он прожил свою жизнь. Если он готовил себя к этой важной встрече, стремился к ней, если всю жизнь главным критерием оценки своих поступков, слов и даже мыслей для него был вопрос: “А понравится ли это Богу?”, то умирать такому человеку уже не очень и страшно. Нет, конечно, предстоящая встреча с Господом вызывает в его сердце волнение и трепет. Он лучше, чем кто-либо, знает, как часто его стремление жить праведно разбивалось о его же собственную лень, жадность, тщеславие, насколько неудачной была почти каждая его попытка сделать что-то ради Бога, а не ради собственных страстей и капризов. Но он знает также и другое. Пытаясь жить по заповедям Божьим, он с удивлением и радостью увидал, что Бог любит его даже таким слабым и несовершенным, не способным, по сути, ни на что доброе. Это реальное переживание Божьей любви – главная, самая дорогая ценность в жизни каждого верующего человека. Он научился видеть, с какой трогательной заботой и вниманием участвовал Господь в его земной жизни. И ему кажется нелепым даже предположить, что после смерти Бог отвернется от него и сменит эту любовь на бездушную и холодную справедливость.
Верующего человека волнует совсем другой вопрос: “А не отвернусь ли я сам от Бога при встрече? Не окажется ли вдруг, что для меня есть на свете что-то более дорогое, чем Бог?” Вот этого верующий человек боится по-настоящему. Но такой страх растворен надеждой. Бог, восполняющий наши недостатки и помогающий нам в земной жизни, может и после нашей смерти восполнить нашу немощь Своим Всемогуществом. Именно о таком христианском отношении к себе и к Богу говорил Борис Гребенщиков в одной из своих ранних песен:
…Но мы идем вслепую в странных местах, И все, что есть у нас, это – радость и страх.
Страх за то, что мы хуже, чем можем И радость о том, что все в Надежных Руках.
Заблудившийся летчик
Отвернувшись от света, мы рискуем оказаться во тьме собственной тени. Если человек сделал главным содержанием своей жизни не стремление измениться к лучшему, не подготовку к этой посмертной встрече со своим Создателем, если он разменял свою жизнь на дешевые или дорогие развлечения, на упоение властью, деньгами или собственной гениальностью, тогда у него возникают серьезные проблемы.
Не научившись любить Бога, не увидав Его любви к себе при жизни, наглухо замкнувшись в скорлупу собственных страстей и желаний, человек не сможет и не захочет быть с Богом и после своей смерти.
Грех ведь тем и страшен, что наслаждаться им человек может, лишь пока он жив. Назначение души – управлять телом, и только в их совокупном существовании человек может полноценно жить, действовать и изменять себя как в лучшую, так и в худшую сторону. Смерть отнимает тело у души и делает ее неспособной к какому либо действию, а значит и – к изменению. Душа не может больше ни грешить, ни каяться; и, какой она стала к моменту смерти человека, такой и пребудет в вечности. Чтобы это было понятнее, можно представить, что наша жизнь – авиарейс, тело – самолет, а душа – летчик, который знает, что запас топлива у него ограничен и позволяет пролететь, скажем, пять тысяч километров до пункта назначения. Если он не теряет связь с диспетчером и держит верный курс, то несмотря на нелетную погоду, плохое самочувствие и неполадки в двигателе, он все же дотянет до аэродрома. Или совершит аварийную посадку где-нибудь неподалеку, так что спасатели легко смогут его отыскать. Но когда летчик летит наобум, куда глаза глядят, без ориентиров и целей и даже не задумывается, что с ним будет и где он окажется, когда в баках кончится горючее… Скорее всего, такой горе-пилот окончательно заблудится, приземлится совсем уж невесть где, да там и сгинет без вести, потому что непонятно где искать того, кто летел неизвестно куда. А пешком ему оттуда уже не выбраться.
Господь сказал об этом предельно ясно: “В чем застану, в том и сужу”. Это вовсе не означает, будто Богу безразлично, что там с человеком было перед смертью, и в каком состоянии он умер. Наоборот, Церковь говорит, что Господь призывает человека на суд в самый благоприятный для его посмертной участи момент.
Каждый из нас умирает либо на пике своего духовного развития, либо когда Бог видит, что дальнейшая жизнь будет изменять его душу только в худшую сторону. А вот взять правильный курс и вывести себя на этот свой духовный максимум – человек должен уже сам. И никто за него не сможет проделать эту работу, даже Бог.
Но что же могут сделать близкие для такого потерявшегося летчика, чем они могут помочь ему? Они могут многое – раскалить докрасна телефон начальника аэродрома, до которого не смог долететь пропавший пилот, засыпать письмами министерство, стучать кулаками по столу в различных кабинетах и – требовать, требовать, требовать организации новых спасательных и поисковых экспедиций. Право на такую настойчивость дает им любовь к пропавшему.
А наша любовь заставляет нас обращаться к Богу с просьбами о прощении грехов наших близких и об упокоении их “со святыми”. В этом и заключается один из смыслов молитвенного поминовения усопших в Православной Церкви.
Мамина рука
Святитель Игнатий Брянчанинов называл существование души в аду – бытием без бытия, странной формой жизни в отсутствие жизни. Эту неспособность грешной души к действию мы все, как ни странно, в разной мере испытали уже сейчас, при жизни.
Наверное, любой человек хотя бы однажды переживал состояние глубокой депрессии, уныния. Когда лежишь на диване, отвернувшись к стене, и никого не хочешь ни видеть, ни слышать. Когда даже солнечный свет мешает жить, и ты бежишь от него, задергиваешь шторы, укрываешься с головой одеялом только чтобы не видеть мрака, овладевшего твоей душой. Ты еще не умер, но сил и желания жить дальше у тебя уже нет, и кажется, что так теперь будет всегда. И тут в твою темную комнату войдет мама. Она не будет спрашивать, что с тобой случилось и даже не станет тебя утешать. Она просто сядет на краешек дивана, возьмет тебя за руку, погладит по голове, начнет говорить о чем-то совсем неважном ни для нее, ни для тебя… В общем, не сделает ничего особенного. Но ты вдруг почувствуешь, что черный мешок уныния, в котором ты провел несколько дней, расползается по швам, и ты снова способен жить.
Оказывается, любовь позволяет нам делиться с близкими самым главным – жизненной силой, самой возможностью бытия. На этом принципе Церковь и основывает необходимость поминовения усопших, и возможность изменения посмертной участи тех, кого мы любим и за кого молимся. Да, душа после смерти не может сама изменить себя. Но она может измениться благодаря усилиям тех, кто остался на земле и помнит о ней.
Дело в том, что Церковь – это не просто формальное объединение людей, верующих в Бога. Христиане составляют в Церкви единый организм, в котором состояние одного органа определяет самочувствие всех остальных. Все мы живые клеточки живого Тела Христова. Апостол Павел написал об этом удивительные слова: “…Вы – тело Христово, а порознь – члены”, еще: “Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или так же голова ногам: вы мне не нужны”. Физическая смерть не отрывает человека от Тела Христова. Но те духовные болезни, которые он не долечил при жизни, теперь излечимы только усилием всего организма, сам для себя он уже ничего сделать не в состоянии.
Как же один человек может духовно помочь другому, тем более – усопшему? Точно так же, как в организме одна клетка помогает другой, пораженной заболеванием. Чтобы подавить воспалительный процесс в одной части тела, организм включает иммунные процессы, которые все силы организма бросают на борьбу с заболеванием. Здоровые клетки берут на себя дополнительную нагрузку, чтобы помочь больным. Так, на войне бойцы не бросают раненого товарища, а бережно выносят его из-под огня, рискуя при этом собой. Так в походе груз подвернувшего ногу человека распределяется на всех.
Но помочь больному может только здоровый. Это главный принцип духовной помощи. В этом суть молитвы за другого человека, живого или усопшего – неважно. Для того чтобы помочь ближнему, мы сами должны заняться своим духовным здоровьем, чтобы иметь возможность поделиться им с любимым человеком.
Предположим, наш ближний был при жизни гневлив, любил злословить, пьянствовал и чревоугодничал, был жадным. Значит, мы должны научиться воздерживаться от гнева, удерживать свой язык от злых речей, соблюдать посты, раздавать милостыню и т.д. Проще говоря, нужно самому начать жить по-христиански и тем самым получить возможность делиться этой жизнью с нашими усопшими через молитву. Любовь реализует себя в жертве. И если наше поминовение будет основано на таком христианском самоотвержении, оно станет для души умершего человека тем самым прикосновением любви, которое способно влить в него часть нашей жизни во Христе.
Богатый родственник
В разговоре о поминовении усопших очень часто упускается важный вопрос: а кому, собственно, больше нужно такое поминовение – им, или нам самим? Было бы бесконечной самонадеянностью и дерзостью утверждать, что некто из наших умерших близких попал в ад, нуждается в помощи и его необходимо вымаливать.
У христиан есть заповедь не судить ближнего при жизни. Тем более нелепо выносить приговор тому, кто уже окончил свое земное странствие и предстал перед судом Божиим. Мы можем беспокоиться за него, как родители беспокоятся за сына, уехавшего учиться в далекий город. Но мы не должны забывать, что у нас есть в этом городе богатый и любящий нас родственник. Причем, не просто богатый – он в этом городе самое главное лицо и решает там все вопросы, чего бы они ни касались. И мы не должны рвать себе сердце переживаниями – этот родственник позаботится о нашем сыне гораздо лучше, чем мы сами. Но эта забота не мешает нам посылать ему письма, посылки со всякими вкусностями и деньги на карманные расходы. Сын может ни в чем не нуждаться, но наш богатый родственник очень деликатен, он не лишает нас возможности проявлять свою любовь подобным образом. И когда мы звоним и просим его: “Ты, уж не оставляй там нашего мальчика, пожалуйста! Присматривай за ним, помогай, а то мы тут волнуемся!”, это совсем не означает, что без нашего звонка сын остался бы без поддержки и внимания. Просто мы любим его, а он уехал и теперь далеко. И что мы можем сделать еще, чтобы выразить свою любовь и заботу? Только звонить и слать письма с посылками. Так и молитва ко Христу за наших усопших нужна нам самим не меньше, чем тем, о ком мы молимся.
Потому что у всех нас есть такой богатый родственник. Это – Христос, Который и вочеловечился для того, чтобы сделать нас Своими родственниками по плоти. А родственников не судят беспристрастно, их судят – с любовью. Его суд – не наш суд. Достаточно вспомнить, сколько раз в Евангелии Христос оправдывает и защищает тех, кого люди осудили, причем из самых справедливых соображений.
Наши мертвые нас не оставят в беде…
Бывает, что уехавший сын сам отправляет родителям богатые посылки и переводы. В истории Церкви немало примеров, когда молитвенное общение с усопшими помогало живущим решить свои земные проблемы. Вот несколько примеров.
У одного священника умерла жена, которую он очень любил. Горечь утраты оказалась для него непосильной, и он начал пить. Каждый день он поминал ее в своих молитвах, но все глубже и глубже погружался в трясину алкоголизма. Однажды к этому священнику пришла прихожанка и рассказала, что во сне к ней явилась его умершая жена и сказала: “Налей мне водки”. “Но ведь ты же никогда не пила при жизни”, – удивилась прихожанка. “Мой муж приучил меня к этому своим нынешним пьянством”, – отвечала умершая.
Этот рассказ настолько потряс священника, что он навсегда бросил пить. Впоследствии он принял монашество. Скончался в сане епископа. Звали его – Владыка Василий (Родзянко).
Другой случай. Студент духовной академии шел на экзамен, недостаточно хорошо зная материал. В коридоре на стене висели портреты ученых и богословов, в разные годы преподававших в академии. Студент молитвенно обратился к одному из давно почивших преподавателей, с просьбой – помочь ему сдать экзамен. И на всю жизнь запомнил, насколько явной была эта помощь. Экзамен он сдал на “отлично”, все время ощущая спокойную, доброжелательную поддержку того, к кому он обратился. Студент тоже стал монахом, а потом – епископом. Это – владыка Евлогий, архиепископ Владимирский и Суздальский. А на портрете был изображен преподаватель МДА митрополит Филарет (Дроздов), впоследствии, канонизированный как Святитель Филарет Московский (кстати, историю эту владыка Евлогий рассказал, когда Синод собирал материалы для канонизации свт. Филарета).
Удивительный случай молитвенного общения с усопшими описывает митрополит Сурожский Антоний. Однажды к нему обратился человек, который во время войны случайно застрелил любимую девушку, свою невесту. Одним выстрелом он разрушил все, о чем они так много вместе мечтали. Счастливую жизнь после войны, рождение детей, учебу, любимую работу… Все это он отнял не у кого-то, а у самого близкого и дорогого человека на земле. Этот несчастный прожил долгую жизнь, многократно каялся в своем грехе перед священниками на исповеди, над ним читали разрешительную молитву, но ничего не помогало. Чувство вины не уходило, хотя со времени того злополучного выстрела прошло почти шестьдесят лет. И Владыка Антоний дал ему неожиданный совет. Он сказал: “Вы просили прощения у Бога, которому не причинили вреда, каялись перед священниками, которых не убивали. Попробуйте теперь попросить прощения у самой этой девушки. Расскажите ей о своих страданиях, и попросите, чтобы она сама помолилась за вас Господу”. Впоследствии этот человек прислал Владыке письмо, где рассказал, что сделал все, как он велел и ледяная заноза вины, сидевшая в его сердце долгие годы, наконец, растаяла. Молитва убитой им невесты оказалась сильнее его собственных молитв.
Да и сам митрополит Антоний рассказывал, как в трудные минуты своей жизни он обращался к своей усопшей маме с просьбой помолиться за него, и много раз получал ожидаемую помощь.
Когда-то Владимир Высоцкий пел: “…Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие – как часовые”. Уходя из этой жизни, наши любимые становятся ближе к Господу и могут ходатайствовать за нас перед Ним. Поэтому мы и молимся святым, которые канонизированы Церковью. Но нельзя забывать, что святыми Церковь считает не только внесенных в святцы прославленных угодников Божиих. Святыми в Церкви названы все христиане, освящающиеся Пречистыми Телом и Кровью Христовыми в таинстве Евхаристии. И если наш близкий при жизни был членом Церкви, исповедовался и причащался святых Христовых Тайн, тогда у нас не может быть достаточных оснований считать, что после его смерти он нуждается в нашем поминовении более чем мы в его молитвах за нас.
Святитель Киприан Карфагенский писал: “…Не должно оплакивать братьев наших, по зову Господа отрешающихся от настоящего века. Мы должны устремляться за ними любовью, но никак не сетовать за них: не должны одевать траурных одежд, когда они уже облеклись в белые ризы”.
Слезы, летящие к небу
Чувства, которые мы испытываем, когда умирает любимый человек, прекрасно выразил в своей “Балладе о прокуренном вагоне” поэт Александр Кочетков.
Как больно, милая, как странно Срастясь листвой, сплетясь корнями Как больно, милая, как странно Раздваиваться под пилой…
Не зарастет на сердце рана, Прольется чистыми слезами Не зарастет на сердце рана, Прольется пламенной смолой…
Смерть всегда покушается на самое дорогое – на единство нашей любви. Она пытается оторвать от нас тех, кто делил с нами горести и невзгоды, кто наполнял нашу жизнь смыслом и радостью. Мы давно срослись с ними, они стали неотделимой частью нас самих. И теперь, молясь за усопших, мы протестуем, мы просто отказываемся признать законность этого разделения любимых людей на живых и мертвых. Бог не создавал смерти, и она не имеет ни силы, ни права на наших близких, потому что у Бога – все живы.
Огоньки свечей, которые мы зажигаем на панихиде, напоминают по форме слезы. Но слеза капает на землю, а пламя свечи всегда стремится вверх. Мы хороним наших близких в могилы, а сердца свои устремляем в небеса, ко Христу и просим Его, чтобы Он позаботился о тех, кто нам так дорог. А они, быть может, просят Бога позаботиться здесь о нас. Это единство взаимной любви во Христе умерших и живых людей и есть – Церковь Христова.
В том же стихотворении Александра Кочеткова есть еще такие слова:
С любимыми не расставайтесь, С любимыми не расставайтесь, С любимыми не расставайтесь, Всей кровью прорастайте в них!
Православные христиане не расстаются со своими любимыми даже после их смерти. Каждый день, поминая усопших в своих утренних и вечерних молитвах, мы вписываем их в круг нашей жизни. Как если бы они вдруг уехали в далекий край, и мы просто давно их не видели. Но при этом мы надеемся, мы очень верим, что когда-нибудь обязательно встретимся с теми, кого мы так любим, и кто так любит нас…
22 марта 2019 года в здании Духовно-просветительского центра нашего храма прошел городской семинар, посвященный Дню православной книги, в котором приняли участие учителя общеобразовательных школ. Директор Воскресной школы нашего храма Тихоновский Игорь Владимирович рассказал о значении православной книги, воспитанники воскресной школы показали спектакль про князя Владимира, а приглашенный гость Олег Лагуткин показал фильм о писателе Н.С. Лескове. В завершении участники семинара познакомились с храмовой библиотекой.
19 марта 2019 года в здании Духовно-просветительского центра нашего храма состоялась творческая встреча прихожан нашего храма с иереем Андреем Гуровым, из-под пера которого вышли в свет замечательные духовные песни, такие как «Молитва», «Покаяние отверзи ми двери» и многие другие… На встречу также приехали поклонники творчества отца Андрея. Всего присутствовало более 100 человек.
Никогда так сильно не ощущаются в душе моей впечатления детства, никогда так явственно не переносится воображение в отдаленное, цветущее время моей молодости, как в дни великих праздников Рождества Христова и святой Пасхи. Это праздники, по преимуществу, детские, и на них как будто исполняется сила слов Христовых: аще не будете яко дети, не имате внити в Царствие Божие. Прочие праздники не столь доступны детскому разумению и любезны для детей более по внешней обстановке, нежели по внутреннему значению. Такова, например, Пятидесятница.
Однако же и из двух названных больших праздников дитя скорее поймет и примет простым чувством Рождество Христово. Как счастлив ребенок, которому удавалось слышать от благочестивой матери простые рассказы о Рождестве Христа Спасителя! Как счастлива и мать, которая, рассказывая святую и трогательную повесть, встречала живое любопытство и сочувствие в своем ребенке и сама слышала от него вопросы, в коих детская фантазия так любит разыгрываться, и, вдохновляясь этими вопросами, спешила передавать своему дитяти собственное благочестивое чувство. Для детского ума и для детского воображения как много привлекательного в этом рассказе! Тихая ночь над полями палестинскими — уединенный вертеп — ясли, обставленные теми домашними животными, которые знакомы ребенку по первым впечатлениям памяти; в яслях повитый Младенец и над Ним кроткая, любящая Мать с задумчивым взором и с ясною улыбкою материнского счастья; три великолепных царя, идущих за звездою к убогому вертепу с дарами, и вдали, на поле, пастухи посреди своего стада, внимающие радостной вести ангела и таинственному хору Сил Небесных. Потом злодей Ирод, преследующий невинного Младенца; избиение младенцев в Вифлееме; потом путешествие Святого Семейства в Египет — сколько во всем этом жизни и действия, сколько интереса для ребенка! Старая и никогда не стареющая повесть! Как она была привлекательна для детского слуха и как скоро сживалось с нею детское понятие! Оттого-то, лишь только приведешь себе на память эту простую повесть, воскресает в душе целый мир, воскресает все давно прошедшее детство с его обстановкой, со всеми лицами, окружавшими его, со всеми радостями его, возвращается в душу то же таинственное ожидание чего-то, которое всегда бывало перед праздником. Что было бы с нами, если б не было в жизни таких минут детского восторга! Таков вечер пред Рождеством: вернулся я от всенощной и сижу дома в той же комнате, в которой прошло все мое детство; на том же месте, где стояла колыбель моя, потом моя детская постелька, стоит теперь мое кресло перед письменным столом. Вот окно, у которого сиживала старуха няня и уговаривала ложиться спать, тогда как спать не хотелось, потому что в душе было волненье — ожидание чего-то радостного, чего-то торжественного наутро. То не было ожидание подарков, нет. Чуялось душе, что завтра будет день необыкновенный, светлый, радостный и что-то великое совершаться будет. Бывало, ляжешь, а колокол разбудит тебя перед заутреней, и няня, вставшая, чтобы идти в церковь, опять должна уговаривать ребенка, чтоб заснул. Боже! Это же ожидание детских дней ощущаю я в себе и теперь… Как все во мне тихо, как все во мне торжественно! Как все во мне дышит чувством прежних лет, и с какою духовною алчностью ожидаю я торжественного утра. Это чувство — драгоценнейший дар неба, посылаемый среди мирского шума и суеты взрослым людям, чтобы они живо вспомнили то время, когда были детьми, следовательно, были ближе к Богу и непосредственнее, чем когда-либо, принимали от Него жизнь, свет, день, пищу, радость, любовь и все, чем красен для человека мир Божий. Но это ожиданье радости великой и великого торжества наутрие у ребенка никогда не обманывалось. У ребенка минута ожиданья так сливалась с минутою наслаждения и удовлетворенья, что не было возможности уловить переход или середину. Ребенок просыпался утром и непременно находил то, о чем думал вечером, встречал наяву то, о чем говорили ему детские сны: существенность для ребенка не то же ли, что сон? сон его не то же ли, что существенность? Ребенок утром просыпался, окруженный теми же благами жизни детской, которые бессознательно принимал каждый день, — только освещенные праздничным светом лица, его окружавшие, были вдвое веселее, ласки живее, игры одушевленнее. Чего же более для ребенка? Ребенок не жалел наутро о том, чего ожидал вечером: как было бессознательно вчерашнее ожиданье, так и утреннее наслажденье было бессознательно — не было место рефлексии, анализу и сравнению. Вчерашняя мечта была так похожа на нынешнюю действительность, нынешняя действительность так соответствовала вчерашней мечте, что мечту нельзя было назвать мечтою, и действительность не нужно было противополагать ей. Не всегда так бывает со взрослым, но жаль того, у кого радостное ожидание праздника при наступлении праздничного утра заменяется горьким чувством пустоты и разочарования! Всякой вещи время под небесем. Детство проходит, и взрослый человек не может жить так, как жил ребенок. Для того чтобы сохранить в себе способность к живой, полной и чистой праздничной радости, взрослый человек не может довольствоваться тем непосредственным ощущением, которое свойственно ребенку: как смотрел на мир свой ребенок, так не может взрослый человек смотреть на свой мир. С тех пор как он начал расти и приходить в сознание, в душе его образовался свой мир, сложившийся в нем частию бессознательно, частию сознательно, — мир обширный, как вселенная, мир беспредельный, как вечность! Что положил туда человек, то и вынесет оттуда. И если впечатления своей юности положил он туда, как старую вещь, не назначив ей места, не уразумев ее значения, не связав ее мыслью и духом со всем остальным запасом, собранным по житейской дороге, эти впечатления будут служить ему только блестящею игрушкой, которую можно вынуть на время для потехи, но которую надо будет потом отложить в сторону с грустью или с насмешкой. Что толку в одной игрушке для взрослого человека? Но если в этих впечатлениях своего детства удалось человеку уловить таинственный смысл жизни и вечности, если от них на всю жизнь до последней земной черты ее светит ему свет любви и истины, если в воспоминаниях детства сердце его бьется тем же радостным биением, какое ощущает и за пределами детства во всяком стремлении к добру, красоте и истине, если в самых лучших и самых сильных порывах души своей взрослый человек узнает то же чувство, которое бессознательно зарождалось в душе в ранний период ее жизни, — в таком случае воспоминания детской радости никогда не покажутся ему одною игривою мечтою. Тогда не обманет человека и праздничное утро — в том счастливом ожидании, которое он ощущал вечером. И если вечером сияла на нем заря счастливого детства, то утро озарит его тихим светом восхода солнечного и разольет в душе его мир, любовь и надежду. Если прежде в дни Рождества Христова был он ребенком, внимательно слушавшим и бессознательно сохранившим святую повесть о Божественном Младенце в яслях, то теперь, просветленное сознанием, укрепленное верою, согретое любовью, еще живее возродится в нем детское чувство и снова, ощутив себя младенцем, обратится он всем сердцем к уединенному вертепу, к Спасителю, лежащему в яслях, — младенчески приникнуть к ним, и младенческим взором и сердцем, младенческими устами воскликнуть ко Христу, как некогда восклицал к Богу младенец Самуил: Се аз, Господи! О великая, таинственная ночь! О светлое, торжественное утро! Если забуду тебя, если останусь равнодушен к тебе, если перестану слышать те речи и словеса, коих гласы слышатся в тебе всякой душе верующей, стало быть, я забуду свое детство, свою жизнь и самую вечность… ибо что иное вечность блаженная, как не вечная радость младенца пред лицем Божиим!
Мы все слышали об этом человеке. Но мысль наша, всего скорее, лишь скользила по его имени. А оно достойно того, чтобы внимание на нем сфокусировалось. Это Иосиф, праведный Иосиф, обручник Пресвятой Девы и мнимый отец Господа Иисуса Христа. Чтобы задать тон разговору о нем, скажем сразу: Единородный Божий Сын в дни Своего детства называл Иосифа «папа», «авва». Больше никто на земле этой чести не удостаивался и не становился временным и земным подобием Вечного и Небесного Родителя. За что такая честь, для нас останется тайной. Лишь догадываться можно, насколько глубока душа этого плотника из рода царя Давида.
Писание называет Иосифа праведным, когда он заметил у Марии признаки беременности и решил тайно отпустить Ее. Дело в том, что Закон велит смертью казнить девушку, забеременевшую до брака. И еще не округлился животик, но наметанный глаз взрослого человека (Иосиф намного старше Марии) без ошибки понял, что Мария непраздна. Мысли Иосифа были вполне земные, но человеколюбивые. О зачатии от Духа Святого никто и помыслить не мог. Он не хотел подвергать Марию поношению, не поднял шум с выяснениями и осуждениями. Он просто решил Ее отпустить. Это смирение. Это праведность. Так поступают единицы.
И тут небо начинает Иосифом руководить. Ангел во сне велит не бояться. Зачатое Дитя – от Духа Святого. Родится Сын, и нужно будет назвать Его Иисус. Не иначе! И Он спасет людей Своих от грехов их!
Каких «своих людей»? Какие свои люди у не родившегося ребенка? Сколько вопросов должно подняться роем в душе. Очевидно, нужна большая покорность и глубокая вера, чтобы подчиниться сказанному. И Иосиф поступает на службу зачавшемуся Мессии и Его Матери.
Чтобы Христу прийти в мир нужна чистая дева. От кого угодно Сын Божий на земле родиться не может. Вся история мира до Христа – это приготовление Девы. Она – Лестница, по Которой Христу нужно спуститься. Она – Дверь Небесная, через Которую Христу нужно войти. Но нужен еще и обручник. Нужен тот, кто в глазах людей будет для Марии мужем, а для Иисуса отцом. Нужен кормилец и защитник. И это тоже не может быть кто угодно. Выбрать «папу» для Сына Божия ничуть не легче.
В этой семье все будет необычно. Когда Ангелы требуют бежать от Ирода (как часто во сне Иосифу дают приказания небожители!), Иосифу сказано: «Встань, возьми Дитя и Матерь и беги в Египет». Если бы это была обычна семья, было бы сказано: встань, возьми жену и сына и делай то-то. Старшие и младшие стояли бы в привычном порядке. Но здесь порядок слов перевернут согласно иерархии. Первый – Ребенок, вторая по значению – Мать, и только третий – Иосиф. Иосиф безоговорочно подчиняется.
Он не задается вопросом: что, мол, это за спаситель, которого самого нужно спасать? Он молча делает свою работу. В Писании нет ни одной фразы, которая бы приписывалась Иосифу. Такое впечатление, что он вообще все делал молча. Размышлял и делал, изумлялся и делал, получал во сне приказы и исполнял. Но это, конечно, не так. Иосиф разговаривал. В том числе и с маленьким Иисусом.
Этот еврейский папа должен был научить Ребенка читать Тору, молиться Богу и зарабатывать хлеб. Три необходимые вещи, при отсутствии любой из которых воспитание не будет полноценным. И вот Премудрость Божия, одетая в плоть человеческую, под руководством Иосифа осваивала законы и заповеди. В мозолистую руку Иосифа вкладывал Свою ручку Иисус, направляясь в храм, а по субботам – в синагогу. Да и сами Иисусовы руки со временем узнали, что такое мозоли. Иосиф научил Его управляться с пилой и рубанком, сверлом и топором. Есть хлеб даром грешно, и Творец мира, смирившись до человеческого образа, не был тунеядцем.
Три задачи настоящего отца: научить молиться, познакомить с Писанием и дать профессию. Это должен сделать именно отец. С него спрос. Иосиф с задачей справился. И прежде нежели гвозди были вбиты в руки Христа, на этих руках были мозоли. Вы ведь видели руки плотника, или слесаря, или каменщика. С Христом все было именно так же. Он знал по опыту, что такое утомление от труда, боль в мышцах по утрам, пот, заливающий глаза. Стоит добавить к образу Христа-проповедника образ Христа-труженика. И Иосифа, стоящего рядом.
Заповедь чти отца и матерь Христос исполнил в числе прочих заповедей. Он был послушен. И если Христос во всем был послушен Иосифу во дни детства, то может Он слушать «земного папу» и сегодня. Как велико было смирение этого человека, так велико должно быть и его дерзновение в предстоянии прославленному Сыну Божию. Иосифа стоит призывать в молитвах.
Храмы и алтари, посвященные ему, должны быть одновременно напоминанием о том, как важен простой человек, человек труда. Плохо, если мажоры с ухмылкой смотрят на работяг, а работяги – с ненавистью на мажоров, и при этом ни те ни другие не молятся. Именно отсюда рождаются бунты и революции. Но если Христос за работой, то есть, если Царь в мастерской, то богач – смирись, а бедняк – утешься.
Но самое главное то, что Иосиф – лучший пример подлинного отцовства. Он не рождал Иисуса по плоти, но сделал все, что нужно, как самый лучший в мире папа. Как пример и как упрек он смотрит на нас из глубины истории. Как упрек для тех, кто зачинал, но не воспитывал; зачинал и бросал; зачинал и подталкивал женщину к аборту. А как пример для тех, кто, неважно зачинал ли или только усыновлял, но воспитывал, учил, берег, заботился.
Водить ребенка в храм должен папа. Объяснять заповеди и правила жизни должен папа. В нашем одичавшем мире об этом даже и говорить теперь трудно. Повсеместно дезертировавшие с духовной войны мужчины все отдали в женские слабые руки. И вот женщины поют, преподают, лечат, учат, наставляют… Но КПД их священных трудов всегда будет меньше того, что должен быть. Потому что способность углубляться в тайны веры и затем делиться приобретенным опытом в первую очередь уделена от Бога мужчине. Да и для того, чтобы на ослике уходить от Иродова меча, Матери с Ребенком нужен мужчина рядом. Одна женщина в этом мире слишком беззащитна.
Со священным ужасом представьте эту картину. Взрослый, даже старый уже человек, перед развернутым свитком говорит ребенку: «Смотри, сынок, это слово означает вот это. Понял?» Ребенок утвердительно кивает головой. Он то всматривается в буквы, то поднимает доверчивый взгляд на отца. «Повторяй за мной по слогам: бла-же-ни вси бо-я-щи-е-ся Гос-по-да». Ребенок старательно лепечет святые слова. Рядом с отцом хорошо. Надежно и спокойно. Идет домашний урок. Ученик – Сын Божий в годы Своего раннего детства. «Ну, что, устал? Довольно на сегодня. Пойдем попробуем приладить ручку к ведру. Мать вчера просила».
Как-то так было у маленького Христа. Как-то так должно быть и в каждом семействе.
