18 мая 1991 года, в день памяти великомученицы Ирины, в Спасском храме была совершена первая Литургия. Увы, время летит неумолимо, и свидетелей тех дней становится все меньше. События приходится восстанавливать по крупицам. К нашему малому престольному празднику публикуем фрагменты воспоминаний одной из наших первых прихожанок.
Указ о передачи храма был подписан в 1989 году, и Патриарх поручил восстанавливать храм нашему батюшке, отцу Александру Дасаеву. Рядовой батюшка, и такая перед ним задача стояла. Отец Александр пошел к командиру военной части, чтобы тот отдал территорию храму, а тот не соглашался, хотя и бумага официальная была. Помог тогда депутат Себенцов. Жил у нас тут недалеко, он и поспособствовал, чтобы отдали нам территорию. Что самое интересное, начальник воинской части, что не хотел территорию отдавать, скоропостижно умер и хоронили его 18 мая, как раз тогда, когда у нас первая служба совершалась. У нас служба, у него – похороны. Вот, как хотите, так и понимайте. Вот какие вещи происходят.
Состояние, в котором наш храм передали Церкви, было ужасающим. Всё было разрушено, фундамент был искорежен полностью, потому что вроде там клад какой-то искали. Начинать восстановление нужно было с фундамента. А это – металлическая арматура, цемент. И с этим проблемы – в 90-е годы не было металла, заводы стояли. И знаете, что лежит в основании нашего храма? Это просто сказка. Роддом-то здесь с давних пор, давно построили. И оттуда в своё время списали железные детские кроватки на высоких ножках, заменив их на современные. И эти железные кроватки разобрали, и они, залитые цементом, лежат в основании нашего храма. Работали ребята-белорусы очень добросовестно. Спаси их, Господи! Каждую щелочку они проходили, укрепляли, и только потом они стали штукатурить, выравнивать – полностью храм восстановили.
А восстанавливали мы храм, конечно, небыстро, но ведь восстанавливали на свои деньги, на пожертвования. Еще у нас было пять списанных бытовок – одна для батюшки, одна для трапезной, одна – была библиотекой. Воды не было. А отмыть пол в храме, который давно никто не подметал, не то что мыл, – он был черным – было очень сложно. Но ходили, отмывали. Причем отмывали холодной водой, потому что на территории храма было только электричество. И мы воду носили из больницы – нас пускали, всё просто было тогда. Набирали-то горячей воды, а пока мы ее доносили, особенно зимой, она уже была холодная. И мы этот пол мыли, наверное, полгода. Вы знаете, как мы его отмыли – по-деревенски белый пол. И бабушки, бывало, войдут в храм и говорят: «У нас дома нет такого чистого пола! Страшно ступать». Тогда был такой подъём не только у нас, подъём был везде. Мы круглые сутки, что могли, то и делали. Отношение такое: все горели, и батюшки, и мы, кто как мог.
И тогда работать в храме – это была недостижимая мечта. Устроиться работать в храм было просто невозможно. Отец Александр был очень строгий, он был к людям разборчив. Любого человека он не поставит к главным храмовым иконам. И у нас было такое единодушие, я ещё тогда сказала: «Хорошо б Господь всех нас так сохранил. Но, конечно, так не получилось. Сейчас нас уже остались единицы, очень много в вечность перешли… А то, что отец Александр так воспитал свою паству, в благочестии – на это он много труда положил.
Батюшка после каждой службы выходил, и все, кому надо было что-то спросить, выстраивались в очередь. Он на все вопросы отвечал и всем помогал. У нас была просфорница, Мария, она страшно заболела воспалением легких. Лежала в больнице, и там сказали, что она безнадежна. И отец Александр пошёл ее причащать и после этого она еще 15 лет прожила. И это не единичный случай. У него молитва очень сильная, он искренний служащий.
Очень отцу Александру Ольга Петровна Перекрестова помогала. Человек – бессребреник. У неё не было семьи, она не стремилась – ей предлагали в техникуме, в котором поначалу работала, с кем-то познакомить, она категорически этого не хотела. Всё свободное время и все каникулы, все выходные она проводила в техникуме, бесплатные занятия проводила с учениками. Поскольку её предмет – начертательная геометрия – был необыкновенно трудный, даже не все мужчины его постигали. Но Господь ей так дал, что она чертила на доске без линейки совершенно ровно. На её уроки приходили слушать из других школ, просили разрешения. Бывало, что люди не могли учиться в институте, потому что предмет не понимали. Они бросали институт, приходили в техникум. Там они разбирались с её помощью в предмете, и после этого они уже могли идти в институт.
И когда Ольга Петровна по возрасту вышла на пенсию, встал вопрос — оставаться ли в техникуме, чтобы прибавку к пенсии заработать или всю отдать себя храму? А храм как раз начал восстанавливаться. Она поехала в Донской монастырь, еще был жив отец Даниил, старенький. И она ему всё рассказала. И спросила – как быть? Дорабатывать, чтобы пенсия была или идти в храм работать. А он так помолчал и говорит: «Да поработайте вы Богу». И она тут же уволилась, и теперь дневала и ночевала в храме.
Никогда Ольга Петровна не жалела, что выбрала такой путь. Уходила она из этой жизни тяжело. Почему такие светлые чистые люди страдают? Потому что они молятся за наши грехи. Она никому не отказывала, никому. Чтобы вымолить человека, надо практически умереть. Чтобы даже одного вымолить. Это очень сложно. Надо не есть, не пить, голодать, поститься и молиться. Она без двух ног лежала, задыхалась, и то звонили люди иногда и просили: «Помолись за того». Как сказано в Писании, Бог дает молитву молящемуся (1Цар.2:9), тому, кто себя не жалеет. За труды всё дается. Оно прибавляется и прибавляется. А если человек не будет трудиться, то и молитва не поможет, потому что если ты спишь, сидишь…
Ольга Петровна молилась. Она настоящая подвижница. Она мало, что рассказывала, потому что и страхования были у неё, она, конечно, своё дарование скрывала. Ольга Петровна – человек очень неординарный и высокодуховный.
Когда был пожар в Донском монастыре и потом мощи святителя Тихона обретены, она же ездила туда и сдирала всю черноту эту. Помимо этого, каждый отпуск она ездила в Дивеево, когда оно только-только начинало восстанавливаться, и из храмов бульдозерами выгребали горы мусора. Когда там и приткнуться было негде, ни переночевать, ничего. Вот в это время она ездила туда. И она там тоже помогала, весь отпуск там работала.
И в нашем храме мы приходили убирать, что-то делали и уходили домой, в тепло, а она оставалась допоздна, а утром уже была за ящиком. Первая начинала убирать в храме. А я не могла понять: как это так? Всё отовсюду сыпалось, пыль – храм был же не отреставрированный. Уходишь – там насыпано, тут насыпано. Приходишь – там уже чисто. Я думала вначале, что это так положено в храме – наверное, ангелы убирают. Чисто само по себе. А потом узнаю, что это мы все уходим, а Ольга Петровна с пяти утра там – причём, она уезжала из Балашихи на прямом автобусе в полпятого утра, иначе оттуда не выедешь.
Много чего было, много, чего есть вспомнить, хорошо, что хоть что-то в памяти людской останется…
