Есть поразительное, хотя и негромкое русское слово, которое, однако, все меньше и меньше встречается в современном лексиконе. Слово это – утешение. «Он утешил меня», – говорит человек про того, кто обрадовал, пожалел, посочувствовал или, наконец, просто обратил внимание на него. И то же слово употребляем мы, говоря про книгу, которая пришлась нам по душе, про искусство, живопись, музыку, про Бога и веру, наконец.
Как поразительно поэтому и глубоко то, что в Евангелии Дух Святой назван Утешителем. В своей прощальной беседе за несколько часов до предательства, страдания и смерти Христос говорит своим ученикам: «А теперь иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь? Но от того, что Я сказал вам это, печалью исполнилось сердце ваше. Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам» (Ин.16:5–7).
Итак, от Самого Христа мы знаем еще одно Божественное имя, и имя это – Утешитель. И, следовательно, все подлинное, все Божественное в мире действительно заслуживает быть названным этим чудным словом – утешение.
И говорить об этом следует потому, что одно из главных обвинений в сторону веры от нерелигиозного мира – это отождествление религии и утешения, их слияние. Обвинение построено на этой аксиоме: религия – это не что иное как компенсация, как возможность утешиться в том зле, несправедливости и хаосе, что царят на земле. Поэтому религия – для слабых, для рабов, а не для сильных, поэтому религия – орудие эксплуатации, и так далее. Сильному религия не нужна, потому что ему не нужно утешение, ибо утешение – это всегда обман, иллюзия, бегство от реальности, а борец не бежит, он прямо смотрит в лицо реальности, какой бы она ни была.
И выходит так, как будто этот «характер слабости» проходит через все христианство и через само Евангелие: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою выс» (Мф.11:28). И разве не называет наш народ свои святыни, свои чудотворные иконы именно вот такими сладостно-утешительными именами: «Скорбящих радосте», «Взыскание погибших»? Разве не возносилась все время с нашей земли эта мольба об утешении и помощи: «Заступнице усердная…»?
Но у христианства, у православия – нет повода стыдиться этого. И мы свидетельствуем, что мир, в котором человек не будет нуждаться в утешении, мир, из которого будет изгнано, в котором будет забыто это слово, будет миром бесчеловечным и античеловечным.
Нам достаточно того, что про Самого нашего Спасителя и Господа сказано в Евангелии, что в ту страшную ночь, в том темном саду, Он начал «скорбеть и тосковать» (Мф.26:37). И хотел, и ждал, и просил и утешения, и помощи у учеников, у друзей своих, а те – спали, измученные страхом. Да, этого ужасающегося и тоскующего, одинокого Человека мы называем Богом и Господом, к Нему возводим и от Него получаем смысл всего существующего, и потому не считаем мы утешение слабостью или признаком слабости, и потому убеждены, что человек, не нуждающийся в нем, уже потерял что-то глубинно человеческое в себе. Ибо в том-то и все дело, что такой человек уже не способен видеть ни зла, ни страдания, ни пошлости в мире, он потерял в себе тоску по иному, по светлому и радостному. Вот, мол, и с тем, и с тем поборюсь, и то исправлю и подправлю, и это выкорчую, и будет мир на славу – удобный, прочный и счастливый. Где не надо вот что-то верить, не надо никого утешать.
Но на деле окажется, что в этом ином, «счастливом» мире человек не найдет той силы, которую ожидал. Ведь сила человека именно в его способности нуждаться в утешении и утешать. Ибо утешение – это и есть настоящая сила.
Спуститься в самую тьму, оказаться в самой сердцевине страдания, начать «скорбеть и тосковать», – но не рухнуть, не разочароваться в свете, в любви и в радости – это и есть утешение. И поэтому имя Бога, имя Духа Святого – Утешитель.
«Царю небесный, Утешителю, прииди и вселися в ны…» – не об иллюзии просим мы, произнося слова этой молитвы, не об обмане и не о бегстве, а о том, чтобы не сдаться тьме, не отождествить эту тьму с самой реальностью, не потерять того света, которого, как сказано в Евангелии, «тьме не объять» (Ин.1:5). И это истинно так именно потому, что утешение – всегда от веры, всегда от надежды и – главное, самое главное – всегда от любви. Нелюбящий не может утешить, ведь утешают и в горе, и в страдании не слова и не доводы, не разум и не философия, утешают всегда и только участие, любовь и сочувствие.
После праздника Святой Пасхи Церковь начинает жить ожиданием Утешителя. Ожиданием того, чтобы исполнилось обещание Христа о том, что придет Утешитель, что за всем горем и страданием, за всей бессмыслицей и скукой жизни наступит тот таинственный «третий час» и над миром, пускай и невидимо, воцарится утешение и будет сильнее той тьмы, что царствует вокруг нас.
В этом – смысл тех пятидесяти дней, что начались в Церкви сразу после Пасхи и привели нас к Пятидесятнице, к последнему и великому дню, в который вспоминаем мы «Духа пришествие, и ожидания исполнение, и утешения полноту». Так молится Церковь и знает, и проповедует всем отчаивающимся возможность этого утешения, потому что сила этого Божественного утешения не иссякнет в мире, как ни торжествовали бы в нем страдание, боль и злоба.
Поэтому эти пятьдесят дней – не были отдыхом или передышкой в религиозной жизни. Это был самый глубокий из всех периодов церковной жизни – время, когда мы начинаем понимать, что в мире, в котором умер и воскрес Христос, можно, нужно ждать великого и радостного Утешения Святого Духа.
