Христианство есть религия спасения. Господа нашего Иисуса Христа мы называем Спасителем. Друг другу мы желаем спасения и Царствия Небесного. В Символе веры мы провозглашаем, что Христос «нас ради человек и нашего ради спасения» сошел с небес. В начале каждой Божественной Литургии первое прошение Великой ектении призывает нас молиться о «свышнем мире и спасении душ наших». О спасении сказано очень много в святоотеческих творениях. Но сегодня, накануне воскресного дня, нам, пожалуй, стоит остановить свое внимание на этом слове – «спасение».
Остановить потому, что здесь мы имеем дело с понятием, которое каждому верующему известно, к которому он так привык, что оно перестало звучать для него во всем своем смысле. Поэтому нужно подчеркнуть, что христианство – это религия спасения. Спасения – не просто как «улучшения» жизни, помощи в житейских невзгодах, раскрытия норм и принципов поведения, а именно СПАСЕНИЯ.
Спасение предполагает гибель. Тонущий человек молит о спасении, а не об утешении или утешительных словах. Спасения ищет человек, дом которого охвачен пламенем, или человек, летящий в пропасть. Да, мы это понимаем, но вместе с тем, именно ощущение гибели – и потому переживания христианства как спасения – как бы выдохлось за долгие века христианства, и подавляющее большинство христиан, хотя по привычке и повторяют слова «Спаситель», «спасение» и мольбу «спаси нас», внутренне, подсознательно переживают их по-иному, не так, как переживали христиане вначале.
В самом христианстве произошла своеобразная подмена слов, или лучше сказать – не слов – ибо слова-то остались те же самые, – а смысла слов, их звучания. Произошла эта подмена потому, что мы перестали ощущать себя существами действительно гибнущими, существами, чья жизнь неумолимо стремится к бессмысленному распаду, перестали ощущать себя теми, чья жизнь поглощается злом, бессмысленностью, ужасом умирания и смерти, поглощается животной борьбой за существование, стремлением к власти, войной всех против всех, ложью, серостью.
Мы перестали ощущать все то, что пытается, и, увы, с успехом, заглушить, замазать наша так называемая «цивилизация». Всего этого мы научились как бы не замечать, а то уж очень страшно жить. Все это мы научились заговаривать суетой повседневной жизни. Не случайно все громче гремит оглушающая шумная музыка, ускоряется ритм жизни, все увеличивается число новостей, которыми глушат нас день за днем. Это человечество, которое боится остановиться и задуматься, боится остаться наедине с собой и увидеть, что гибель, страх, ненависть и зло – это и есть вся жизнь, к которой мы приговорены. Между тем, именно таким является ощущение жизни, образ жизни в Евангелии. Христос приходит к людям, сидящим во тьме и сени смертной (Лк.1:79). Вот первое определение в Евангелии судьбы человеческой. Радость рождественской ночи сразу же омрачена. Ирод хочет убить Младенца Христа и для этого убивает множество младенцев, и вот, пишет евангелист Матфей: глас в Раме слышен, плач и рыдание, Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет (Мф.2:18).
Только о любви, и только о прощении проповедует Христос. Но откуда же эта ненависть, сгущающаяся вокруг Него и приводящая Его безысходно и неумолимо на крест? В центре Евангелия – ужас предательства, измены, страшной злобы, пота, падающего на землю, как кровь. Богочеловека, который в предсмертной муке начал ужасаться и тосковать (Мк.14:33), вопя со креста: Боже Мой! Боже Мой! Почему Ты Меня оставил? (Мф.27:46; Мк.15:34) – предал на смерть Пилат, от страха перед толпой. Издеваются, бьют, плюют в Христа римские солдаты, издеваются фарисеи, вопит народ – распни, распни Его! – вот в Евангелии образ этого мира и жизни (Мф.26–27; Мк.15; Лк.23; Ин.19).
Достаточно на минуту задуматься, чтобы увидеть, что все это всегда было, всегда есть, что в мире царит и жизнью управляет гибель. И если не вернуться именно к этому ощущению, если не начать с него, то нет смысла в христианстве, и ему, в сущности, нечего сказать людям. Ибо только раскрывая глубину и ужас гибели, христианство раскрывает себя, – или, вернее, Христа, Его учение и Его призыв – раскрывает как спасение. Спасение не от того или другого, а спасение самой жизни, так безнадежно оторвавшейся от собственного своего содержания, оторвавшейся от Бога, от света, от Истины, от вечности. Спасение жизни, которая в этом своем отрыве стала просто скоплением людей, одинаково приговоренных к бессмысленной гибели. Все это и исповедуем мы, когда на каждой Литургии произносим простые и вечные слова Символа Веры: «Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес». Ради нас, для каждого в отдельности и для всех вместе; для нашего спасения. Каждый раз, повторяя это утверждение, мы утверждаем также и то, что знаем о гибели.
Многие хотели бы удалить из христианства эту связь: спасение от гибели, спасение, потому что гибель. Многие хотели бы как бы «обезвредить» христианство, сделать его придатком к жизни, бытом, древностью, добрым обычаем. Но как нельзя убрать из Евангелия Крест и Распятие, точно так же нельзя убрать из христианства этого соотношения гибели и спасения. Можно сказать: всякая подлинная встреча со Христом раскрывает нам, прежде всего, тьму, гибельность и бессмысленность нашей жизни до этой встречи.
Каждый из нас в определенный момент жизни встретил Христа. И именно потому, что мы его встретили – мы понимаем, что та жизнь, которой мы жили, не та, не настоящая жизнь, а жизнь, пронизанная гибелью, осужденная на гибель. И наша вера во Христа начинается с того, что каким-то таинственным и необъяснимым и, тем не менее, самоочевидным образом мы понимаем, что только Он – Христос, может спасти нас, что только Он, только у Него, только в Нем спасение и наше, и наших ближних, и всех.
