На протяжении двух тысяч лет наш мир существует в свете события воскресения Христова. Две тысячи лет христиане всех эпох и народов, и мы с вами, слышат слова благовествования об этом событии, написанные на страницах Евангелия. Несмотря на все события, как в мировой истории, так и в истории нашего Отечества, мы все равно уже давным-давно живем в христианизированной цивилизации. И знаете, может сложиться впечатление, что так и будет продолжаться всегда. Но слова нашего Символа веры утверждают обратное: «Верую … во единого Господа Иисуса Христа … паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца…». И сегодня, в воскресный день, пожалуй, стоит об этом самим себе напомнить.
Христиане всегда верили во второе пришествие Христа. Для первых христианских поколений вера эта была радостной, само христианство было для них, прежде всего, ожидание Христа. Последняя книга Нового Завета, Откровение, или Апокалипсис Иоанна Богослова, завершается призывом: Ей, гряди, Господи Иисусе!
Апостол Павел в Послании к Фессалоникийцам говорит о радости этого пришествия: «И тогда, – говорит он, – мы всегда с Господом будем» (1Сол.4:17). Однако постепенно, на протяжении веков, радость эта как бы растворилась в страхе – страхе последнего суда, который христиане стали называть страшным. И, наконец, сравнительно недавно, в последние два столетия, можно сказать, – выдыхаться стал и этот страх суда, уступивший место страху уже не перед судом, а перед смертью.
Именно поэтому нам, христианам, нужно сегодня как бы заново вдуматься в изначальную христианскую веру во второе пришествие Христа, в восприятие суда, обещанного Христом. И еще — вдуматься в христианский опыт, христианское понимание страха. И может быть именно с последнего, со страха, и нужно начать. Нужно потому, что слово «страх» в христианском Писании и Предании употребляется в двух разных смыслах – положительном и отрицательном. Начать лучше с отрицательного.
Этот отрицательный, а можно сказать, даже греховный смысл страха лучше всего выражен Иоанном Богословом. В своем первом послании он пишет: Боящийся несовершенен в любви, ибо в страхе есть мучение. Совершенная любовь изгоняет страх (1Ин.4:18). Смысл этих слов таков: человеческая жизнь насквозь пронизана страхом. Страхом неизвестности, страхом несчастья, страхом страданья, страхом умирания, страхом смерти. Страшна жизнь и страшна смерть, и именно от этого страха так хочет человек освободиться, и не может… Не может, потому старается как бы заглушить его. Старается запрятать куда-то, не думать, не знать о нем. Но основа христианской веры как раз в том, что Христос пришел нас освободить от этого страха, присущего всей человеческой жизни. В этом смысле сама вера есть победа над страхом. Ибо мы верим, что Христос открыл нам Бога как любовь, своей смертью победил смерть, своим воскресением открыл нам доступ в вечную жизнь, в вечную радость. Если мы верим во Христа и, веря, имеем любовь – то в нашей душе нет места страху, он уничтожен светом веры, надежды и любви. Поэтому страх для верующего – и именно об этом говорит Иоанн Богослов – греховен, он показывает недостаток любви ко Христу, недостаток веры в Него. И это же объясняет ту радость, с которой первые христиане ждали возвращения Христа, радость тех слов, которые мы, пожалуй, уже и не задумываясь продолжаем повторять в молитве Отче наш: «Да приидет Царствие Твое…».
Именно таким является христианский отрицательный смысл слова «страх». Но только в соотношении с ним можем мы почувствовать второй, положительный смысл. Он выражен в словах Писания: Начало премудрости – страх Господень (Пс.110:10; Притч.1:7, 9:10; Сир.1:15). Это страх, который не только не уничтожается в вере, любви и надежде, а присущ всем этим качествам, как их глубина. Этот страх – не от незнания, а от знания Бога, от знания Его безмерной святости, Его любви, от знания Его призыва, обращенного к каждому из нас: Будьте святы, ибо Я свят (Лев.20:26), будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (5:48).
Сущность этого положительного страха: благоговение, восхищение, чувство недостоинства. Этот страх иногда, очень редко, испытываем и мы в нашей жизни – когда встречаемся с красотой, совершенством, когда прикасаемся к чему-то высокому, чистому и прекрасному, и в свете этой встречи постигаем свою падшесть, греховность и мелочность своей жизни.
Потому это страх спасительный, страх, рождающийся от света и радости, и, по свидетельству святых, этот страх возрастает в душе человеческой по мере приближения души к Богу. Именно этот страх открывает нам смысл того последнего, Божьего суда над нами, который называем мы «страшным судом». Нет, это не суд Хозяина над рабами. Это суд над нашей душой самой Божественной любви, Божественного добра, Божественной истины и Божественной красоты.
В своей притче о последнем суде Христос не говорит о нарушении закона. Он говорит: вы не увидели Меня в братьях, вы не увидели Меня в вашей жизни. Здесь страх не от боязни наказания, ибо не боязнь наказания движет любовью к Богу, рождает в человеке тоску по совершенству и по подлинной жизни. Это страх Божий, это горестное сознание нами наших измен по отношению к Божественной любви, дарованной нам во Христе.
Первые христиане ждали Христа, ждали Его второго пришествия потому, что для них (и они своим духовным опытом знали об этом) откроется вечное царство любви, знание Бога и в Нем – жизни вечной. Да, они ждали Христа «со страхом и трепетом», как и к причастию мы приступаем «со страхом Божиим и верою…». И это значит – с благоговением, с сознанием высоты этого дара и нашего по отношению к высоте этой – недостоинства. И если мы это понимаем, то должны сказать себе, что наше отношение ко второму пришествию Христа есть мера нашей веры во Христа и нашей любви к Нему. Если мы только боимся Его, боимся, как боятся рабы хозяина, то несовершенна наша вера и отсутствует в нас любовь. Если ждем Христа «со страхом Божиим и верою», то знаем и то, что в нем воссияло прощение грехов и что бесконечно милосердие Божие, и что одна слеза подлинного раскаяния и подлинной любви сильнее всех грехов.
