Как рассказать человеческую жизнь, уместив ее на нескольких листах бумаги? Как описать войну и смерть любимых сестер, какие слова нужны (и есть ли они?), когда душа ликует, соединяясь со Христом? Как описать мечты и чувства, радость и печаль? Еще нет 40 дней, как мы всем храмом проводили в «путь всея земли» нашу сестру во Христе Прасковью Ильиничну Шепелеву. Монахиня Феофания с ней очень дружила, за пару дней до того, как Прасковью Ильиничну забрали в больницу, они собрались все вместе на ее дне рождения. «Девчонки 80+», как улыбаясь, называет эту компанию отец Алексий Батаногов, пели песни, вспоминали молодость. Прасковья ушла из этой компании первой.

— Когда отпевали мы ее, свеча у меня быстро сгорела, очень быстро, — как-то чуть печалясь, сказала за поминальной трапезой монахиня Феофания.

— Это от горячей молитвы Вашей, матушка,  — возразили мы ей. — Она только улыбнулась и добавила: уйду скоро, чувствую, а памяти обо мне не останется. Напиши о моей жизни?! 

 — Я приняла в постриг в 1959-м году в Почаевской Лавре, что ныне на территории независимой Украины, теперь уж туда не попасть. Но для меня это одно из лучших мест на земле. Нас постригали вместе с моей подругой, она теперь монахиня Афанасия, а я получила имя в честь царицы Феофании, как раз 29 декабря ее праздник. Я хорошо помню этот день, как мы его ждали, как готовились, как переживали. Всё помню, каждую секунду. А потом, уже после того, как стали мы монахинями, всю ночь мы молились в Лавре. Как же Господь мою жизнь устроил!

Родилась Валентина Васильевна Некислая (так монахиню Феофанию звали в миру, до пострига) в небольшом городе Осиповичи, что в Могилевской области в 1936 году. Что удивительно по нынешним временам, когда тон всему задают женщины, в ее семье более сильная вера была у отца. Он, бывало, и маму укорял, когда та шла в храм на Литургию, позавтракав. Говорил, что в церковь нужно идти, не употребляя ни хлеба, ни воды, даже если и причащаться не будешь. Правило усвоила на всю жизнь и мама Ольга, и трое ее дочерей: старшая Надежда, средняя Валентина и младшая Вероника. Родителей даже в тюрьму хотели посадить, что они сами в храм ходили и детей водили.

— Я с первого класса пасла козочек, сестренка младшая помогала. Поначалу у нас были только свои четыре козочки, потом соседи просили, чтобы мы и за их животинками присмотреть, и в какой-то момент у нас стадо разрослось до 70 голов. Трижды с волком встречались. Однажды козочку все ж утащил. А другой раз сестра пообедала, да и задремала на пенечке, а тут волк на поляну вышел. Козы скорее за Веронику спрятались. Дело в лесу было дремучем. Волк на нее смотрит, а она — на него. Он повернулся и ушел. Больше она в лесу не пасла, только на полянке, и только мы вместе с ней ходили. А третий раз молодой волк за горло козочку схватил. Мы давай кричать, ногами топтать, самим страшно, но серый ее и отпустил. Мы козочке шею платочком перевязали и хозяевам отдали.  Господь всем управляет.

Я очень любила петь и танцевать, и вот однажды, дело было под Пасху, мы решили в клуб пойти на танцы. Тогда же специально всё сделали, чтобы народ в храм-то не ходил. Я маме пообещала, что немножко потанцую и приду на Всенощное бдение. Обещание свое я сдержала и пришла в нашу церковь. И всё, как отрезало. Никакие танцы меня больше не интересовали. Маму с папой в тюрьму хотели посадить, даже из Минска приезжали, думали, что нас заставляют Богу молиться, но нас никто не заставлял, мы сами хотели. Крестик носила всегда, никогда не снимала. 

А когда в церковь пришла, клирос «Херувимскую» петь начал, а мне вдруг так плохо стало – диавол-то не дремлет. Ишь, чего удумала, в храм ходить, а не на танцы, видно, не хотел меня отпускать. Но батюшка из алтаря вышел, Евангелие надо мной стал читать. Полегчало. Я пела всю свою жизнь — на клиросе. Самое удивительное, что голос у меня был хороший, слух, а вот музыкального образования не было. Как в храм заходили с сестрой у каждой иконы по три земных поклона клали, и уходили — опять по три поклона. Страх Божий у меня был, а Иисусова молитва текла как ручеек. 

Когда война началась, папа нас хотел из Белоруссии на Украину, в Одесскую область, откуда он был родом, переправить, но мы только полпути успели пройти, остановились на хуторе Веселом, все годы войны мы с мамой и сестрами там провели, в труде и в молитве.

Папа Василий ушел на фронт в первые дни войны. Четыре года бил фашистов: от первого дня и до последнего. Вернулся жив-здоров, только ладонь чуть повредили ему, да и то незначительно. Он рассказывал, что идет батальон их в бой, немцы лютуют, потери у нас колоссальные, а он как будто невидимый для смерти, мимо она его обходит. Господь отца хранил и Матерь Божия. Я иногда просыпалась ночью, а мама в слезах на коленях стояла перед Образами, просила помощи у святых. И мы молились, а молитва-то детская какая? Ее Господь сразу слышит.

Один раз только было страшно, когда немцы хату подожгли, но мужики наши ее быстро потушили. Господь миловал: ужасов войны я не видела, не голодала.

Училась я не очень хорошо, математика с трудом шла, самые простые примеры решала, а вот что посложнее, то подружки помогали решать, а иногда просто у них списывала. А вот писала красиво, почерк хороший. Я только пять классов окончила,  потом в вечернюю школу перевелась. А там уже не до учебы было, женихи пошли, письма мне писали. Но тот мальчик, что мне нравился, на меня внимания не обращал. Я поначалу всё замуж за офицера хотела, нравились мне мужчины в форме. А потом, как в Киев попала, семинаристов увидела, решила, что семинариста пойду. Но это только поначалу. Зашла в монастырь, увидела монашеское облачение, увидела сестер и поняла: сюда хочу, в монастырь, монашкой хочу быть.

Но однажды чуть замуж не вышла. Семинарист за мной ухаживал, Стефан его звали, из города Ровно он был. Очень меня любил, мы с ним заявление даже подали… Но душа к замужеству не лежала, понимала я, что это не мой путь. 

Поехала я к Кукше Одесскому за советом, он сейчас в лике святых прославлен в чине преподобноисповедника.  Три дня у него жила, на литургию каждый день ходила, потом на море, как он благословил, а батюшка молился, видать, обо мне. И вот однажды причастил он меня и говорит: «Будешь матушкой, будешь». А потом воздел руки, и я услышала самые желанные слова: «Будешь Невестой Христовой». Сейчас вот рассказываю и плачу….Такое это счастье. Преподобный четки мне дал, молиться по ним учил. Я ночью сплю, а сама четки тяну и Иисусову молитву повторяю: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную». Да разве я бы так сама смогла? Это батюшка за меня молился.

А семинарист мой Стефан как узнал, что мы не женимся, заболел, три дня пролежал. Я потом в Лавру приезжала, его видела с девушкой, а он как меня углядел в толпе, сразу ко мне подбежал. Не хотела я ему делать больно, да только я с Господом хотела быть. А потом на той девушке Вере женился, детки были. Брат его Иоанн стал владыкой Иринеем.

С 1958 года и по 1962 я жила в Почаевской Лавре, там мы за богомольцами ухаживали. Целый день на ногах, а усталости нет, я ни одной полунощницы, что около 5 утра начиналась, не пропустила. В монастыре и сладко, и трудно. Каждый вечер я акафист у мощей Иова Почаевского читала, к ручкам-ножкам его прикладывалась, шапочку мне на голову его надевали. И вот однажды сон вижу, будто Иов Почаевский из раки приподнимается, перекрестил меня и говорит: «Я Там за тебя молюсь».

А в начале 1961 года гонения на Церковь начались, нам 24 часа дали, чтобы мы монастырь покинули. Три варианта мне предложили: замуж выйти – за мной там милиционер всё ухаживать пытался, уезжать из Почаева и третий вариант — тюрьма.

Я когда в Лавре жила, там девчоночку крестила Александру, с мамой ее Олимпиадой мы очень подружились, они – москвичи. Так я про них вспомнила и решила в столицу ехать. Так в Москве я оказалась. А сестра моя в Почаеве похоронена, она там умерла: ударилась головой и опухоль у нее развилась…Мама к нам приехала, но дочь не смогла выходить.

Поначалу в храм Успения Божьей Матери в Вешняках ходила, потом служила там 8 лет. И сама пела, и управляла, и псаломщицей, и уставщиком, я службу-то хорошо знаю.  Отец Павел Максимов, настоятель, всему меня обучил. Батюшка про меня говорил: «Ты у меня, как свечка на подсвечнике». Хотела в монастырь в Пюхтицы уехать, там жить. Отвели меня к старице Валентине,  а она не благословила уходить в монастырь, уже не знаю, почему… Скорбей там много. Так и сказала: «Игуменья, как хочет, а я тебя в монастырь не принимаю». Было мне от Господа благословение спасаться в мире. Так я и осталась монахиней в миру. 

40 лет я отдала Всехсвятскому храму возле метро «Сокол», он один из немногих, что никогда не закрывался, даже в социалистические времена. Там тоже на клиросе пела, подсвечники чистила, в общем, всё что нужно, делала. 16 лет из 40 еще служила в Покровском храме, он был приписным к Всехсвятскому.

А знаешь, как на работу устраивалась? Пришла на завод «Серп», они мне говорят, что есть места рабочие в цеху, но это же каждый день нужно ходить, а мне некогда – мне в храм нужно. Спрашиваю, а есть так, чтобы день работать, а три дня отдыхать.  Отвечают: есть, но вахтером. Так я 15 лет так и проработала в охране. Сутки отстою и бегу в храм петь.

4 года пела на клиросе в Спасском храме. Я его, когда первый раз увидела, это было, конечно, страшное зрелище. Пола нет, стены черные, нормальной дороги нет. А сейчас вот какой белоснежный и теплый. Но здесь не каждый день службы были, я ездила в храм Всех Скорбящих Радость на Ордынке. Ходила по субботам на Всенощное бдение в Богоявленский собор в Елохове. Там так чудесно пели, я никогда без слез не могла стоять.

Там при входе есть икона во весь рост святых целителей Космы и Дамиана, а у меня так зубы страшно разболелись, что аж боль до сердца доходила. Я купила свечу, подошла к этой иконе и стала молиться. Молиться нужно так, чтобы ты себя слышал, и святые тебя слышали. А то ведь, как мы иной раз молимся? Сами не слышим себя, и что прочитали только что, не помним. Я одной щеке к Косме прислонилась, а другой – к Дамиану. И боль постепенно начала утихать и совсем утихла. И 15 лет к зубному врачу не ходила…

Я вот три раза в Иерусалиме была, спасибо, добрые люди помогли. Молилась в храме Гроба Господня. Все места святые посетила, но поняла, что неважно, где молиться, Господь везде нас слышит! Нужно только молиться, а это тяжело. Ох, как лукавый борется с нами. Я от отцов услышала, что с 4-х до 5-ти утра молитва «золотая», а с 5 до 6  — «серебряная». Но встать ночью очень сложно. Веки не поднять, глаза слипаются. Но встаю, молюсь. Господь укрепляет. Читаю по главе из Евангелия и Апостола, послания, акафист Успению Божией Матери.

А иногда лежу ночью, вдруг чувствую, что кто-то на кровать вспрыгивает. А кошки-то у меня нет… Лукавый пожаловал… и душить начинает, я слова сказать не могу. Начинаю молиться беззвучно, и четками отгоняю гостей непрошенных. Привыкла уж.

Иногда мне сестра старшая снится, она вроде и в храм ходила, причащалась, когда я ее попрошу подготовиться, но вера слабая у нее была. Она уже умерла и вижу я ее по горле в воде она стоит, а я  — на берегу, помочь ей не могу. Страшный сон…

А вот у мамы смерть праведницы была, она до последнего дня в храме была, на клиросе пела.  Она домой возвращалась после Всенощной. Спела службу и под поезд попала, 82 года ей было…

Я вот теперь за всех своих родных молюсь, одна я в Москве осталась, в Осиповичах только от сестры дочка живет, вот и вся моя родня. Но у меня Господь есть. Жизнь у меня долгая была, а поняла одно, но самое главное: молиться надо и надеяться на Божью Матерь и на Господа. Он всё управит и никогда не оставит!